Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

— Как тебе было там, в притоне малолеток?

— Каком притоне? — спросила Лорочка.

— Мне Ольга сказала.

— Ольга, как все русские, преувеличивает. У них болезненное воображение.

— Разве тебя не домогался твой псевдопапочка-негр?

— Нет.

— Но он мне сказал, что спал с тобой.

— Спал, но не трахал. Он был добрый, — она всхлипнула. — Кто-то его убил.

Плантации, усадьбы, призраки. Призраки по ночам страшно кричат. Страшно кричит и плачет призрак Габи. Люди ходят с ружьями. Много дичи и призраков. Негры — совсем другое. Иначе двигаются, говорят, смеются, живут. Смеются во весь рот. В них нет мертвечины. При ходьбе шевелят всем телом. Они — глазастые. После всех этих рек я стал к русским относиться более снисходительно. В них все-таки тоже есть что-то живое.

Я принимаю решение воскресить Габи. С этой целью еду в Новый Орлеан на старое кладбище. Покойники висят в воздухе в мраморных надгробьях на случай наводнения. Поклоняюсь культовой могиле королевы вуду Марии Л. Три креста, три цента (от меня) и губная помада (это все, что осталось от Габи) как жертвоприношение. В центральной вудунской аптеке города покупаю специальный воскресительный крем. Жирно намазываю на фотографию Габи. Пятнадцать процентов жителей Нового Орлеана практикуют вуду.

По ночам в ночных клубах я слушаю джаз, утром в Café du monde пью с Лорочкой «кафе о ле». Она читает брошюру цифровой религии.

«Дети — не собаки, — читает она вслух. — Их нельзя дрессировать, не учитывая того, что они — те же самые мужчины и женщины, только не достигшие зрелого возраста» . А ты здорово написал! — говорит она.

— Это глупость, — говорю я.

— Мы в школе не проходили этого слова, — хихикает она.

— Может, ты плохо учишься в школе?

— Я — первая в классе по успеваемости, но не по поведению.

Она забирается ко мне в постель.

— Отец, почему ты целуешься так по-старомодному?

Я гоню ее прочь.

— Двадцать процентов американских отцов спят со своими дочерями, — говорит Лорочка. — Я тоже хочу!

— Уйди, несчастье!

— Двадцать пять процентов американских гинекологов спят со своими пациентками, — говорит Лорочка, возбуждая меня своими коротенькими пальчиками. — Твой хуй — сплошной волдырь от дрочки! Противная Габи!

— Лорочка, девочка, что ты со мной делаешь! Я завязал! Не надо! Ай! Ты что? Я улетаю.

— Улетай, папочка!

— Вот так-то лучше, — смеется Лорочка, вытирая о подушку короткие пальчики.

— Ну, вылитая мать.

Я выхожу на балкон. Чугунные балконы и разноцветные дома — французский квартал в Новом Орлеане, самом живописном городе США. Габи встречает меня на улице перед отелем открытым текстом:

— Скажи мне что-нибудь утешительное.

Габи — зомби. Она — подрывная зомби. Она заводит наш марафон. Боль и удовольствие. Она дает мне в руки прутик. Вырывает. На песке чертит план. В нем есть своя тонкость. Сила и близость фантазмов. Мы идем по берегу Миссисипи. Здесь, в устье реки, нет холмов, одни доски и океанские корабли, нефть.

— Войдите! — закричал помощник капитана истошным голосом.

Миссисипи в огне. Горит пароход «Дельта Куин». Кто его поджег? Кому понадобилось уничтожить цитадель цифровой религии?

Воскресенье. Я сижу тихо в кресле. В плаще и в шляпе. Курю гаванскую сигару. За окошком щебет новоорлеанских птиц и звон колоколов. Мне кажется, я выпустил Бога из клетки. Габи-зомби писает и какает на постель. Тужится. Работают ее мускулы. Она просит писать ей в лицо. Она выворачивается наизнанку. Она продвигается вверх по шкале удовольствия. Больше всего на свете Габи хочет, чтобы ее любили и чтобы она любила, чтобы была большая, по ее словам, любовь. Не маленькая, а большая. Ей уже по фигу Америка. Она выходит в открытый космос. Я чувствую себя Колумбом.

— Это против закона, — говорит моя американская дочь, узнав о воскрешении Габи.

— Не берусь возражать. Закон в Америке, — говорю я Лорочке, стоя по колено в мелком Мексиканском заливе, — так формально защищает свободу, что свобода фактически убивается законом. Америка — это очень easygoing страна в предынфарктном состоянии.

— Почему ты не любишь меня, если я тебя люблю? — с мукой заявляет Габи.

— Папа, — не выдерживает вдруг Лорочка, — почему Габи такая глупая?

— Ты сказала: глупая?

— Женщина-якорь! — касается сущности дочь. Я хватаю ее и подбрасываю в южный воздух.

— Спасена! — закричал я. — Муся моя спасла Америку!

— Папочка, ты не горячись, — строго сказала юная американка.