Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Оказывается, все вегетарианцы громко пукают. Ужас какой. Вот и Габи пукает. Вместо того, чтобы есть мясо. А что хуже? Пукать или есть мясо? Вот вопрос.

— Элвис Пресли — пророк цифровой религии, — сказал я помощнику капитана.

— Микки Маус — тоже наш человек, — добавил он.

Мы с помощником поехали поклониться пророку.

Если поставить себе задачу увидеть плачущего американца, надо ехать в Мемфис. Здесь на бульваре Элвиса Пресли в особняке Graceland слезы льются рекой. Плачут дети, плачут старухи в каталках. Всем жалко Пресли.

Начало дельты Миссисипи. Фронтир Севера и Юга. Как раз тут и должен был явиться Элвис. На ранних фотографиях видно, что он — пришелец . Но как он жестоко разыграл Америку, по жизни прикинувшись буреющим вымпелом американского конформизма!

— Мерилин Монро — тоже розыгрыш, — сознался помощник. — Мы закончили тем, что ее труп отгрохали в полицейском морге.

— А Кеннеди?

— Подкидыш, — отрезал помощник.

Издевательская страсть Элвиса — коллекционировать солдатские мундиры (150 комплектов) и полицейские знаки симпатии. Он в разных штатах объявлялся почетным замом начальников полицейских участков, шерифов. Классовый комплекс водителя грузовика — низкий старт, когда полиция кажется всемогущей и так хочется стать ее другом. Культ личности, мифологическая зона. Ни слова о наркотиках, пьянстве, пеленках не контролирующего мочеиспускание кумира.

— Смотри! Ни слова о его доносе в ФБР на «Битлз»! — обрадовался помощник капитана.

Бесчисленные золотые и платиновые диски, акцент на финансовом триумфе и благотворительной деятельности. Ни слова о смысле рока. Ни слова о социальных, расовых мятежах 60-х. Ни разу, нигде на фотографии с негром.

Конформизм плюс успех — святая связка Америки. Три телевизора в одной стенке, можно смотреть сразу три разных программы, и скромный набор чужих пластинок, тир во дворе, живые рысаки-экспонаты с завязанными глазами. У покойника в доме большая кухня обжоры и ни одной книги. Могила секс-символа — в детских игрушках.

Мы возложили чистые памперсы.

Я пригласил капитана в бар.

— Устал, — отказался он. — Я пошел спать. Разбирайтесь сами.

— Раньше у нас все ЧП сводились к тому, — сказал мне черный, с рыжей гривой по грудь бармен, проводив капитана глазами, — что команда браталась по ночам с пассажирами в спасательных шлюпках.

— Бензин с кампари, — заказал я.

— Я не ослышался? — уточнил честный парень.

Как только я окончательно решил, что Америка лишена элегантности, майки и шорты сменились блузками, рубашками, длинными платьями. Темные очки плантаторов обрели европейские очертания. На полках магазинов Виксбурга и Нетчета — сладкие статуэтки негритянского отцовства-материнства, в гостиницах — сладкие, если не приторные, завтраки.

Мы въехали в другую культуру. Американский Юг элегантен. На фоне аристократических южанок дерзкая Габи сама выглядит замухрышкой. Как только мы очутились в рабовладельческих штатах, Габи в знак протеста перестала носить трусы. Сознание и подсознание Америки отражаются на мемориальных досках. На лицевой стороне — даты сражений Гражданской войны. На обороте — гомосексуальные объяснения в вечной любви и горячие номера телефонов, написанные гвоздем.

Жара. Влажность. Гора льда в апельсиновом соке. Ходишь вареный. Не пишется, не думается. Только в середине ночи наступает прохлада. Мне снится, что у меня в Америке растет дочь, короткостриженная блондинка в черной ти-шерт и белых штанах до колен, и что у нее, должно быть, уже начались менструации. Ее мама работает певицей и пианисткой на туристическом, роскошно реанимированном четырехпалубном пароходе «Дельта Куин».

Капитан и помощник капитана берут меня за руки, ведут в салон.

— Мы выполнили свое обещание. — Они открывают дверь.

— Капитан, — говорю я. — Прикажите ему отменить цифровую религию.

Капитан молчит.

— Капитан, — говорю я. — Проснитесь! Вы же не американец.

— У меня папа — ирландец. Мама — русская. Из Гданьска.

— Ты зачем убил трех американок? — спрашиваю я помощника капитана.

— Агентки хаоса. У меня алиби. А кто убил негра?

— Негр — кино.

— Все — кино, — говорит помощник.

– Америка России подарила пароход… — в стиле блюз поет певица в ковбойской шляпе.

Я встречаю их обеих за ужином. Мать и дочь странно смотрят на меня. А вот и муж Лоры Павловны — диссидент Питер Феррен. Мечтал жить в Европе, не получилось. 58 лет. Профессор европейской литературы в городе Рочестере, штат Нью-Йорк, родине пленки «Кодак», он подрабатывает летом на пароходе игрой на кларнете и саксофоне. Мы разговорились. По мнению профессора, причина американской беды — неудавшаяся сексуальная революция. Она разрушила общество тем, что общество ответило на нее ультраконсервативной пуританской контрреакцией. А вот и два его сына-дебила.