Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

«Братца?» — Оксана смотрела на него с изумлением и восторгом. И принималась кивать, как восточный божок с закрученной на колесико резинкой: «Ты!.. Мой!.. Троюродный!.. Братец?.. Да?» Да, говорил Медведев, если подтвердится, что ее прадеда звали Павлом Александровичем, то у него сомнений не будет, потому что он не Медведев, а Медведичовский, и рассказывал ей перипетии своей фамилии, о которой он и пишет роман. «Да, да, — расхаживала по номеру Оксана, — мама тайком говорила, что мы из дворян! Не знаю, правда ли…» — И бросалась набирать свой домашний номер.

Медведев стоял в лоджии, ухватившись руками за поручень ограждения, и думал о назревающих в генеалогической таблице изменениях: возможно, он обретет троюродную сестру, которую впишет в новую клеточку, но потеряет жену, изобразив на схеме разогнутыми скобками конец супружеских отношений…

«…А где ты поищешь? — слышался глухой голос Оксаны. — Потом объясню. Не волнуйся, я сама позвоню. Ну, все, целую…»

Они ехали в Центр по залитой желтым светом набережной, чтобы еще раз внимательно посмотреть родовое древо, и Оксана беспокойно говорила: «Мне очень хочется иметь такого братца, — она осторожно касалась его затылка. — Но может, просто однофамильцы?» Медведев гнал машину и терпеливо объяснял, что однофамильцев среди дворян не было — они все состояли в родственных связях, однофамильцы в России начала века могли быть Ивановы-Петровы-Сидоровы, чьи фамилии образовывались от имен собственных, или Ткачевы, Плотниковы — по роду занятий, а у дворян — если однофамилец, значит, родственник. Он говорил о дворянских книгах, которые велись по губерниям, и попасть в которые было сложней, чем вступить в КПСС, говорил о Геральдической комиссии при Сенате, которая по двадцать лет могла тянуть с решением об отнесении бесспорного соискателя к дворянскому сословию…

Они выходили из машины, и Оксана ловила его ладонь, и ее пальчики просились меж его пальцев: «Вот так теперь и будем ходить, — говорила Оксана. — Брат и сестра». В освещенной арке старого флигеля они повстречали Джорджа — одетого с иголочки, в начищенных ботинках и с зонтом-тростью в руке. Он улыбался Оксане и говорил, что задумал попить греческого вина в одной славной траттории. Еще он говорил, отведя коллегу в сторону и понизив голос, что в номере Медведева не так давно несколько раз звенел телефон. «Возможно, звонили из дома? Подумайте, Сергей». Он трепал Медведева по плечу и желал им хорошего вечера.

Они быстро поднимались в номер, и Медведев, решительно поправлял очки, подходил к висящей на стене миллиметровке и указывал пальцем в квадратик: «Вот он! Николай Павлович. Твой дед! — Он оборачивался к Оксане, призывая убедиться в точности его предположений. — А вот наш возможный общий прадед, — его палец скользил ниже, — Павел Александрович Медведичовский. От него ветви разбегаются, вот моя, вот ваша… Видишь? Ваша — только твой дед…» — «А кем был прадед?» — Оксана смотрела на лист, усыпанный квадратиками, благоговейно, как на иконостас. «Действительный статский советник, — принимался объяснять Медведев, — жил в Петербурге на Большой Морской улице, имел поместья в селах Обречь, Кручина, Солодково Могилевской губернии… Его отец, генерал-аншеф Александр Иоанович…» — Медведев перечислял звания, должности, награды, размеры имений в квадратных десятинах и число крепостных крестьян, коими в разное время владели их предки…

Он разворачивался, чтобы достать из тумбочки папку с досье на пращуров, но Оксана мягко останавливала его, брала за уши и целовала в губы: «Сережа, ты молодец!», а потом ерошила и приглаживала ежик волос и говорила, что троюродным братьям и сестрам целоваться не возбраняется, они даже вступали в браки, как пишут в старинных романах. Медведев молчал и не знал, куда деть руки, пока не догадался слегка приобнять Оксану.

Они стояли, словно замершая в танце пара, и случись судьям американского штата Мэриленд оказаться в комнате и попытаться определить, проглядывается ли между партнерами горящая свеча, и вынести свой вердикт — штрафовать танцоров или признать невиновными в посягательстве на общественную нравственность, — видит Бог, их голоса разделились бы.

— Надо ехать звонить. — Оксана похлопала ладошками по груди Сергея.

— Позвоним отсюда. — Медведев все-таки дошел до тумбочки и вытащил свое богатство — коленкоровую папку с завязками. — Можем чаю или кофе попить. — Губы еще хранили тепло ее поцелуя. — Я тебе сейчас свои фотографии покажу… — Медведев вытряс из папки ксерокопии фотографий. Мелькнула карточка юноши в форме гимназиста, семейный снимок с потертыми краями и цифрами в кружочках над головами… — Смотри, а я пока сбегаю на кухню. Тебе чай или кофе?