Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

Чем ближе становилась дата отлета, тем чаще она вспоминала маму. «Как там мой мамусик? — грустно смотрела она на плывущие за окном холмы. — Переживает за меня, наверное…» — «Да она радоваться должна, — вслух предполагал Медведев и выключал приемник. — Представь, что могло быть, если бы вы перебрались к нему всей семьей!» — «Кошмар, — соглашалась Оксана. — Просто кошмар! Но она за меня переживает… Ну, ладно, приеду, сядем у нее в спальне, все расскажу…» — «Она ничего не знает?» — «Знает в общих чертах. Я ей сказала, что не сошлись характерами — уехала в отель. Она посоветовала мне догулять отпуск…»

«А почему ты меня в свой номер не приглашаешь? — спросил Медведев; они вышли из церкви Богородицы и стояли в нарядной толпе, был музыкальный рождественский фестиваль, билеты дала Елена. — Просто так…» — «Ну нет. Я до этого не дошла, чтобы мужчин к себе в номер водить, — категорично ответила Оксана и безразличным голосом сказала: — Смотри, вон твоя Лайба выходит!»

Медведев не смог внятно объяснить Джорджу, зачем он, приехав писать роман, взял напрокат машину. Они стояли с чашками кофе на террасе, и Джордж иронично-завистливо улыбался: «О, да, молодость! Понимаю! — он говорил по-русски и бдительно поглядывал на дверь, чтобы успеть перескочить на английский. — Твоя героиня — красивая леди!» Медведев хладнокровно молчал, поглядывал на тускнеющее небо — его синий цвет плавно перетекал в ультрамариновый, повинуясь закулисному электрику, и понимал, что в чужих глазах его история выглядит банально. Но все не так, черт побери! Он хочет ее соблазнить? Нет! Он хочет покрасоваться перед ней? Нет. Он хочет ее развлечь? Теплее, но не точно… Не станешь же рассказывать Джорджу про Розалиса, про то, как Оксана работала на кухне, про то, как в детстве ее били резиновым шлангом от стиральной машины… «Если героиню много катать машиной, она хорошо рассказывает о себе? — продолжал подтрунивать Джорж. — Это будет очень дорогой новелл. Издатель должен платить твои расходы на кар… И где вы бывали?» Джордж был уверен, что насквозь видит своего коллегу, но давал понять, что нисколько не осуждает его поведение; напротив, слегка завидует и одобряет; если есть деньги, время и красивая женщина, почему бы и не развлечься, — читалось на его румяном лице.

Роман писался урывками, но что поразительно — писался! Двигался, скрипел колесами, иногда даже приходилось натягивать постромки — повозку заносило на исторических поворотах. Резвее всего кони бежали в двадцатом веке — овес свежих воспоминаний придавал им игривой силы. Тут автор позволял себе иероглиф двадцатистрочного абзаца, зачатого в начале века и умирающего вместе с героем в конце семидесятых, пускал морзянку рубленых фраз, вставлял клавишный перестук ритмичных диалогов, окунал будущего читателя в чернильный канцелярит документа или ограничивался фактом: «расстрелян», «скончался во Франции», «погиб в Финскую кампанию». Медведичовские века двадцатого, в отличие от своих предков, живших кучно, поместьями, разносились холодными историческими ветрами по территориям громадным, забивались в щели больших городов и оседали в степных деревушках, уходили в братские могилы и опускались под мраморные полы столичных крематориев, лежали на скучных кладбищах районных центров и трогательных сельских погостах, не ведая при жизни о своем дворянском происхождении или тщательно скрывая его.

По всему выходило, что, разбредясь по свету, Медведичовские почти ничего не знали друг о друге, и какие-нибудь двоюродные братья Лихачевы и Остаповы, имевшие одну бабушку Свеблицкую (урожденную Медведичовскую), ни разу не послали друг другу письма из Москвы в Воронеж или из Воронежа в Москву. И послать уже некому. Человек с обстоятельной фамилией Медведев собрал полсотни родичей на одном листе и жадно вслушивается в их ночные разговоры у изголовья своей кровати.

Иногда Оксана замолкала надолго, но с лица не сходила готовность слушать, и на вопрос она отвечала просто и кротко, словно давно ждала его. Теперь в ее глазах все чаще стоял полный штиль, она была сама невинность и доброжелательность, но иногда на дне ясной воды начинали закручиваться темные струи, они вихрем вырывались на поверхность и также быстро исчезали. Так случилось, когда он нарочито беззаботным голосом поинтересовался, хорошо ли она провела вечер накануне — ее не было в номере до часу ночи, она сказала, что гуляла по городу одна, а потом слушала музыку в баре. «Хорошо», — кивнула Оксана, глядя перед собой.