Молдавский самородок по типу Ломоносова: испытывая тягу к знаниям, добрался до Киева и получил высшее образование.
Некоторые рецепты деда, которые я в детстве пытался претворить в жизнь, ставили меня в тупик: «взять чистого мексиканского асфальта — 43 золотника, каучука белого — 2 фунта; спирту в 95 градусов 1/10 ведра, терпентину венецианского — 15 золотников…»
Заниматься генеалогией деда Бузни (прости, дедушка!) я не видел большого смысла. Что я мог вызнать? Из какой молдавской деревни его, смуглого лобастого паренька, отправили учиться в Киевский университет, собрав на сельском сходе деньги на железнодорожный билет третьего класса? Да и как найдешь ту деревню, которая давно стала поселком городского типа, а ее жители полегли на погосте, по которому, быть может, прошло колдобистое шоссе в районный центр?
Я представлял, как молодой дедушка в косоворотке с пояском и в соломенной шляпе закидывает за спину торбу с домашней снедью: кусок брынзы в холщовой тряпице, пару золотистых головок лука, каравай хлеба в домашнем рушнике, вареные яйца, соль и перец в мешочках, яблоки, груши и низко кланяется отцу с матерью, стоящим возле низенькой хатки-мазанки. Покосившийся тын с горшками на кольях, мычащая коровенка в хлеву — умирающая деревенька конца девятнадцатого века. Правильно дедушка сделал, что уехал учиться.
Дед родился в страшно далеком от меня 1860 году, за год до отмены крепостного права. Я родился на макушке следующего века, в один год с нашей атомной бомбой — в 1949-м. Между нами несколько войн и революций, коллективизация и индустриализация, репрессии и выселения, крестьянские мятежи и голод…
Прости, дедушка, безнадежно.
3. Косоглазая Анфиска и другие
Все изменяется, ничего не исчезает.
Овидий, за семнадцать веков до Михайлы Ломоносова
Если верить красивым родовым древам, что входят в моду, то между нынешним отпрыском рода, разъезжающим на «мерседесе», и его пращуром, с хыканьем рубившим ливонских рыцарей в 1503 году под стенами Пскова, стоят около двадцати поколений предков: отец, дедушка, прадедушка и так далее.
В среднем, на век укладывается четыре поколения, и родовое древо, ползущее из 1500 года изобразит нам двадцать мужчин-предков, включая нынешнего ездока на красивой немецкой машине.
Двадцать!
На самом деле, только к началу 1500-х годов у каждого из нас было два миллиона сто одна тысяча девятьсот пятьдесят человек прямых предков.
Тут действует основной закон генеалогии: с каждым поколением число предков человека удваивается. Если спуститься с этой прогрессией на пять столетий вниз, то аккурат получится два миллиона прямых предков, — проверено.
Два миллиона и двадцать человек — почувствуйте разницу!
И что тогда двадцать предков с наследственным титулом «князь»: фирменный знак? гарантия отменного поведения всех последующих отпрысков? Или пенки, снятые с огромного тигля, в котором тысячелетиями переплавлялись миллионы людей?..
Так уж повелось, что людей тянет к героическим предкам — былинным богатырям, радостным смельчакам, отчаянным рубакам, умницам и писаным красавицам: их примерами можно взбодриться в тяжелую минуту, воспитывать юные поколения, да и просто похвастаться.
Никому не хочется выставлять напоказ семейное древо, ведущее свое начало от каторжан, растратчиков, горьких пьяниц, на ветвях которого во всей безобразной красе болтаются конокрады и казнокрады, дезертиры, карманники, убийцы с большой дороги и прочие мало привлекательные личности, включая мелкопоместных дворян с пятью душами крепостных, проигранной в карты деревушкой и сгнившей в сарае бричкой…
Нам подавай мифических предков, гнувших подковы и съедавших тазик блинов опосля четверти водки! Чтоб кулаки — по ведру! Голова, как пивной котел! Дал в ухо городовому на демонстрации в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, и детина-городовой не мог оправиться от той плюхи аккурат до холодной зимы тысяча девятьсот тридцать седьмого, пока его не арестовали за шпионаж в пользу Японии.
В каждом из ныне живущих — гремучая смесь собственного генофонда. И спичку подносить не надо — само рвануть может! Особенно у нас, в России, где в тигле Евразии веками выплавилось нечто, до сих пор не получившее четкого названия: великий советский народ? россиянин? русский?..
Но вот, например, некая Анфиска, косенькая на левый глаз, выходит замуж за буйного во хмелю сапожника. И глаза бы наши не смотрели на эту Анфиску и ее сапожника мужа, кабы ни одно обстоятельство: у них родилось пятеро детей, один из которых — Силантий — стал впоследствии мужем купеческой дочки Варвары, прабабушки князя Урюпинского-Забугорского по материнской линии.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу