Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей

— Боже, будь мною доволен.

Я же, глядя на него, невольно вспоминал, сколько горя он вынес в юности, когда приходилось жертвовать своими честными помыслами ради чужих страстей и чьей-то карьеры. Ему же за все его старания досталось лишь слово «Благодарю» и вечная нужда.

Злость кипела во мне, я жаждал мести. Сердце бешено колотилось, я невольно ускорил шаг. Но вдруг поскользнулся, упал и поранил локоть. За спиной у меня раздался звонкий девичий смех. Оглянувшись, я увидел стайку деревенских девушек, спешивших по воду, и мне стало стыдно. Я быстро встал, но снова растянулся на земле. Свернул, наконец, с дороги и подошел к арыку у мечети.

Не успел я совершить омовение, как мулла уже стал призывать верующих к молитве.

— Ну-ка, поднимайся скорей! — Крикнул он мне. — Начинаем!

Я вбежал в мечеть и стал молиться. Мы не закончили еще и двух ракатов[ Ракат — часть мусульманского молитвенного обряда.], когда у входа в мечеть раздался топот и крики:

— Сургуль! Встань впереди, а ты, Гилмгуль, повернись. А ну-ка давайте, осторожней несите.

Одновременно послышались стоны. Внимание молившихся рассеялось. Крестьяне в последнем ряду стали искоса поглядывать налево. И я согрешил, отвлекся от молитвы, но ничего не разглядел. Понял лишь, что мальчишки нашли что-то и волокут в верхнюю часть мечети. «Интересно, что бы это могло быть, — гадал я. — Опять что-то придумали. А может быть, пришли солдаты на работу или по призыву, и помещик распорядился принести для них паласы и матрацы? Но стоны откуда? А, приехал алакадар?»[ Алакадар — волостной старшина.]

Любопытство съедало меня, и намаз показался чересчур долгим. И не одному мне. Как только молитва кончилась, все столпились возле больного странника. Это, оказалось, его принесли в мечеть.

— Бедняга ночью еле добрался от дороги до чайной и там остался. Мне сказал об этом хозяин чайной, а я позвал ребят, и мы принесли его сюда, — рассказывал Пиро-ака.

Крестьяне внимательно слушали его и разглядывали странника. Каждый высказывал свое мнение о случившемся. Лишь отец мой хранил молчание, но в глазах его стояли слезы.

— Он совсем старый, сын его, наверно, где-то в работниках, и он идет его проведать, — сказал Индзыр.

— А по-моему, он сам идет в Ханабад наниматься в работники и останется там лишь на зиму, — предположил бойкий паренек по имени Рангин.

— Вряд ли, — сказал кто-то из стариков, — судя по одежде, он керакаш[ Керакаш — возчик, перевозящий грузы на осле.] и, скорее всего, идет в Катаган за ослами, а оттуда повезет соль.

Все говорили, а странник молчал, потому что был без сознания. Он не открывал глаз, хрипел и иногда с его пересохших губ слетало несколько бессвязных слов. Жилы на шее набрякли, тело было словно в огне, а от грязной одежды исходил неприятный запах. Под головой у него лежал старый залатанный хурджин. Рваный войлочный халат без рукавов был подпоясан черным шерстяным шнурком. Грязная шапка была вся в дырах. Грудь прикрывала старая чалма из простой ткани.

Один из крестьян, Худай-дост Ака, обратился к мулле:

— Он совсем плох, долго не проживет. Нужно убрать его деньги и вещи.

Мулле и старикам предложение Худай-доста Аки показалось здравым. Они обшарили хурджин, развязали шнурок на поясе, сняли чекмень, тщательно осмотрели жилет, расстегнули рубаху и увидели на груди мешочек, в котором обычно хранят талисман. Сняли его и положили вместе с остальными вещами. В мешочке оказалась банкнота в десять рупий и немного мелочи. В хурджине нашли несколько кусков черствого хлеба, горстку сушеного тута, кулечек с кок-чаем, коробочку с насваром, какие-то тряпки, немного суровых ниток и иглу. Еще там лежал детский жилетик и кулек со сластями.

Мулла обратился к собравшимся:

— Вы свидетели, что у этого старика ничего больше нет. Это все его состояние!

В «божьем доме» принялись обсуждать, что делать с несчастным.

— А ну как умрет, что тогда? — спросил Хан-гуль.

Ему никто не ответил.

— Если он умрет ночью, пусть парни отнесут тело в мечеть в нижнее село, — предложил Хан-гуль, словно обращаясь к самому себе. — И надо хранить это в тайне, чтобы никто не узнал. А то ведь дознаются власти, нагрянут родственники умершего, станут с нами судиться, и бог знает, что из этого выйдет.

Его поддержал кто-то из богомольцев:

— Да, полицейских мы хорошо знаем. Про хурджин скажут, что это шкатулка с золотом, а из двенадцати рупий сделают кругленькую сумму. Не говоря уже о том, что затеют дело об убийстве и мести!