Антун Шолян - Гавань

Но когда Слободан вошел внутрь, открыл ставни в комнатах на втором этаже, вдыхая запах застоявшейся влаги, пыли, старой мебели и детства, когда увидел камин, где все еще висел на цепи медный котелок, он вдруг, стиснув зубы и сжав кулаки, разразился бранью и в бессильном гневе стал сначала одной, потом двумя ногами пинать ветхую мебель, и она разваливалась под его ударами, поднимая облака пыли.

Некоторое время инженер бесился и ругательства подступали к горлу словно судорожная, внезапная тошнота. Он даже не знал, кому они адресованы. Ругался, и все. Но чем более он входил в исступление, тем более гнев оборачивался против него самого: что я за человек, если могу впасть в такую истерику из-за какого-то засраного дома, из-за голых стен! От чего я отказываюсь? Не от своего детства, не от отца — просто от голых камней!

Немного успокоившись, он некоторое время бессильно постоял у пустого комода и кровати без матраса, у двери, висящей на одной петле, у котелка, в котором давно уже никто не варил мамалыгу, и едва сдержал истерические слезы, готовые хлынуть из глаз.

Ему казалось, он скорбит не столько о доме, сколько о какой-то иной жизни, текущей параллельно его теперешней, которую он мог бы прожить, возможно, здесь, под этим кровом. Может быть, в каком-то другом временном измерении я как раз так и жил и именно в этом доме, а теперь вот просто вернулся назад. Какую бы жизнь я ни избирал, сейчас я должен был оказаться обязательно здесь. В этом, вероятно, и состоит наше несчастье, подумал он, человек может наскоро прожить свои другие жизни и вдруг открыть источник вечного раскаянья. Тоска о потерянном рае. Манит любая жизнь, только не твоя. А сколько сил приложили мы, чтобы вырваться отсюда, чтобы стряхнуть давящий гнет этих голых камней и пыли, чтобы придумать для себя что-то новое!

Он вышел и старательно запер дверь. Взвешивал на руке ключ: может быть, я замкнул за собой дверь, которая вела к спасению? Ключник собственной тюрьмы? Что для меня вне ее, что в ней?

А затем, размахнувшись, швырнул ключ в высокий бурьян, подступивший к самому крыльцу. Что я за человек, с презрением обратился он сам к себе, какой-то паршивый архаист? Какой-то сентиментальный мистификатор? На черта сдалась нам эта развалюха? Одна обуза — ключ весом в полкилограмма, воспоминания, полные каких-то ложных смыслов, бесполезная символика. И, насвистывая, чтобы придать себе храбрости, а может быть и впрямь чувствуя облегчение, инженер решительно направился в сторону гавани. Вот где мое место, моя жизнь, которую я избрал для себя еще во чреве матери, когда человеку дозволено выбирать все по своему усмотрению! К чему забивать голову разными фантазиями! Спускаясь к гавани, он насвистывал песенку из фильма, кажется, из «Моста через реку Квай». Если как следует подумать, все абсолютно просто. На следующий день Слободан подписал договор.

Но вскоре он понял, что это не единственная цена, которая была назначена за его новое рождение. Выплата только началась. Дома не стало, но он не насытил Грашо или то прожорливое чудовище, которое через Грашо, как своего представителя, продолжало требовать пищи. Нынешние драконы не осаждают городские ворота, требуя девушек, они направляют в город своих уполномоченных представителей.

Грашо снова пригласил его в свой кабинет. У Слободана уже вызывал страх вид этого безликого австро-венгерского помещения; в остальных комнатах бывшей школы чувствовалось хоть какое-то тепло, может быть, в них сохранилась атмосфера ребячьих классов, может, этому способствовали и сидевшие здесь люди с бумагами и пепельницами на столах, с развешанными по стенам календарями. Канцелярия Грашо была серой и голой: на желтых, мореного дерева, столах, за какими корпели целые поколения чиновников, не было ни листочка, ни дымящейся сигареты. Торчащая в углу рогатая вешалка была пуста, словно на ней должно висеть не пальто, а нечто совсем иное. Кто в Мурвице станет носить пальто!

Увидев его, Грашо не мог скрыть своего удовлетворения. Удовлетворением дышало и множественное число, которым он пользовался при разговоре.

— Мы думаем, вы решили абсолютно правильно, — сказал Грашо. — Что поделаешь, ради великих целей приходится приносить в жертву некоторые личные интересы. Между тем…

Он намеренно замолчал, неторопливо извлекая из ящика стола какую-то папку и давая почувствовать инженеру значительность этой паузы. Страха не было. Инженер ощутил лишь напряжение от скверного предчувствия: он сделал вид, что рассматривает электрическую лампочку, которая висела над столом без абажура, на плетеном шнуре.