На заседании Грашо представился. Он излучал какую-то спокойную, несколько ироничную самоуверенность. Маленький, смуглый, с полуопущенными тяжелыми веками и выпуклыми глазами, Грашо говорил глухо, медленно, сутулился над столом и с трудом, словно вопреки желанию, поворачивал голову. Его губы постоянно кривились в усмешке, которая, казалось, скрывала издевку над собеседником, ибо он, Грашо, естественно, располагает некими только ему доступными сведениями. Он явно сознавал, какие права дает ему его положение, и умел ловко ими пользоваться. Но опирался он не только на права, предоставленные ему должностью, — он обладал той уверенностью, которая основывается на инстинктивном чувстве равновесия в лабиринте закулисных человеческих отношений, в этом смысле он напоминал хорошего актера, способного со сцены овладеть вниманием зрителей, даже не имея никакого текста.
Инженер его узнал с первого взгляда. Это был тот самый брюнет, которого он сразу увидел там, наверху, возле буровой, когда решалась судьба Мурвицы. Он вспомнил и его двусмысленное замечание: «Взмах рукой — и все переменилось». Теперь, задним числом, инженер попробовал разобраться, что тот имел в виду. Вспомнилось ему и что-то похожее на зависть, прозвучавшее тогда в голосе соседа; что это, ирония или просто патетика? Но человек был абсолютно непроницаем в своей сонной административной броне с неким налетом добродушия, которое легко могло обернуться сарказмом.
Когда они выходили после заседания, Грашо подчеркнуто, чтобы все заметили, подошел к инженеру, фамильярно взял его под руку.
— Деспот? Деспот? — повторял он, пока они спускались по улице в направлении набережной. — Вы случайно не в родстве с тем Деспотом — директором Экспортного банка?
— Я о нем никогда и не слышал, — ответил Слободан.
— Есть еще один Деспот, работает в Торговой палате. — Грашо продолжал копаться в своей коллекции.
— Не знаю. Деспотов много. И из разных мест… имею в виду разные корни, семьи.
Слободана почему-то раздражали эти поиски родственных отношений. Обычай: племенная солидарность.
— Но все-таки вы — мурвичанин, — скривился в ухмылке Грашо, словно наконец нашел для инженера смягчающее обстоятельство. — Как говорится, наш человек.
И легонько хлопнул его ладонью по спине. Поскольку Грашо был значительно ниже Слободана, хлопок пришелся почти по поясу «нашего человека».
— А разве вы тоже из Мурвицы? — Слободан передернулся, чтобы освободиться от его ладони.
— Я? — Грашо нахмурился, не поняв связи. — Нет.
— Я подумал, вы сказали «наш человек»…
— Ах да, да, можно сказать и так. Мурвица — наше общее дело. Сейчас, в свете поставленной задачи, мы все мурвичане.
Они вышли на набережную, дальше пути их расходились. Инженер уже сделал шаг в сторону «Катины».
— Вам не кажется, — спросил Грашо с какой-то подчеркнутой, аффективной вкрадчивостью в голосе, заставившей его остановиться, — что это ставит вас в несколько затруднительное положение?
— Почему?
— Потому что вы мурвичанин.
— Ну и что? Я вас не понимаю.
— Да как вам это объяснить? Может не все пойти гладко. Это же стройка, огромное предприятие. Могут возникнуть проблемы. Интересы городка могут вступить в конфликт с общим… Местный патриотизм имеет две стороны медали. Вы понимаете, что я имею в виду.
— Не понимаю, — ответил инженер. А потом, сообразив, громко рассмеялся. — Ерунда! — воскликнул он, переходя почему-то на кайкавский, загребский жаргон. — Я только инженер, и все. Ерунда!
Грашо рассматривал его иронически и оценивающе.
— И все-таки вам придется выбирать ту или другую сторону, — заметил он тихо.
— Нечто подобное я уже слышал от одного местного радикала, — небрежно бросил инженер и так же небрежно махнул рукой, одновременно прощаясь и отмахиваясь от глупости последнего замечания. Грашо стоял на месте и щурился, давая понять, что может позволить себе снисходительность.
— Я видел, что приехала ваша очаровательная супруга, — как-то хрипло и торопливо крикнул он вслед инженеру, словно посылая ему в спину запоздавшую стрелу. — Как она выдерживает в этом нашем курятнике? Что поделаешь, приходится иногда поступаться комфортом!
В какое-то мгновение у инженера, вероятно, и мелькнула мысль, что Грашо обиделся, не встретив с его стороны благодарности за предупреждение, которое ему было сделано, так сказать, ante factum [10] до свершившегося (факта) (лат.).
, но тут же перестал об этом думать и вскоре совсем забыл. На излишнюю чувствительность начальства лучше не обращать внимания, поскольку все равно никогда не сможешь ее до конца удовлетворить.
Читать дальше