Род Лиддл - Тебе не пара

— Да, Энгин, действительно, очень большая ошибка. Но Аллах простил тебе даже это.

В настоящий момент Аллах, кажется, пребывает в необычайно всепрощающем настроении, думает Энгин. Если его вдруг так потянуло на прощение, тогда что здесь делают Тарик и доктор Абу Афшин аль Анвар Магомет? Что-то непохоже, чтобы они собирались кого-нибудь прощать.

В общем, лучше ему об этом не думать.

— Мы беседовали с твоим агентом, Энгин, — тихо говорит Тарик.

— С этим надутым евреем Стернбергом — да ослепит его Аллах и пошлет ему нарывы в области паха, — спешит пояснить доктор Абу Афшин аль Анвар Магомет.

— Скажи мне, Энгин, тебе это все разве не надоело своей заурядностью? — спрашивает Тарик.

К сожалению, скорее уж он сам надоел «этому всему», думает Энгин. Последнее время поток приглашений на телевидение начал слегка иссякать. Но в ответе его слышится глубокое, непреходящее убеждение:

— Я, Тарик, сам человек заурядный.

— Да, — соглашается его старый наставник, — это безусловно. Ты и вправду человек весьма и весьма заурядный. Но у Аллаха даже для самого зауряднейшего из нас есть время, а также предназначение. Что, по-твоему, лучше: их краткая, смешанная с презрением любовь или вечные ненависть, страх и уважение?

Энгин молчит. Не зная, что сказать, он опускает глаза, глядит на свои ступни и шевелит пальцами ног.

— Поразмысли пока об этом, — говорит Тарик. — Да, ты не против, если я себе еще «Бритвика» налью?

— Скорее, скорее: покончить с этим, и все…

Энгин бежит изо всех сил, насколько позволяют его короткие пухлые ножки. Вообще-то быстрым бегом это отнюдь не назовешь. Тяжело дыша от усилий, он уворачивается от недовольных пешеходов, огибает людей, вышедших в магазин, под градом ругательств неуклюже перебегает запруженные машинами улицы. Топ-топ-топ, раздаются его грузные шаги. Земное тяготение душит его, навалившись со всей жестокостью.

Он конечно же направляется к дому бедной миссис Азиз.

Бог ты мой! Интересно, способен ли Аллах распознать чистосердечную ошибку, совершенную с искренней верой в душе? Хочется надеяться, что да.

Вот и улица, где живет миссис Азиз: череда вполне представительных четырехэтажных зданий в регентском стиле с воткнутыми там и сям уродливыми многоквартирными муниципальными домами довоенной постройки. Странно, но атмосфера тут гораздо спокойнее, чем он воображал; все выглядит вполне обыденно. Ни сдерживающих толпу полицейских, ни языков пламени, рвущихся лизнуть серое небо, ни «скорых», выстроившихся наготове в ожидании обгоревших, задыхающихся и погибших. Только движение на улице монотонно громыхает, как водится, да молодежь из муниципальных кварталов расслабляется, привалившись к стене измаильского общественного центра.

Может, идиотский чешский детонатор действительно не сработал? Или, может, взрывчатка попалась никудышная. Ощутив легкое покалывание надежды — редкое, замечательное чувство, — он с готовностью хватается за эту соломинку.

Впереди квартал миссис Азиз; смотрите — абсолютно не пострадал! По крайней мере, думает он, отсюда так кажется. Мучаясь одышкой, он взбегает по мрачной бетонной лестнице и сворачивает влево, на ее площадку.

Входная дверь по-прежнему на месте! Слава Богу, слава Богу, миссис Азиз!

Он стучит как безумный, подпрыгивая от нетерпения. Скорее, миссис Азиз, скорее! Ему едва удается подавить искушение заглянуть в щель почтового ящика, да и то лишь потому, что из коридора — не может быть! — доносятся шаги. Значит, ноги ей не оторвало. Если, конечно, она не успела за такое короткое время освоить протезы.

Дверь открывается.

Перед ним стоит совершенно невредимая миссис Азиз, явно не ожидавшая его объятий и, более того, не жаждущая их. Ее птичьи глазки сужаются.

— А ну, отцепись от меня, — говорит она, раздраженно высвобождаясь, — обормот толстопузый.

— Я просто так рад, что вы живы, миссис Азиз, — задыхается Энгин, наконец отпустив ее и вглядываясь в коридор квартиры за ее спиной.

— Жива, конечно, чурбан ты турецкий, — плюется старуха.

— Хорошо, а с рыбой вы что сделали? — выпаливает он.

— С какой такой рыбой?

— Вы же просили принести рыбы сегодня утром. Палтуса, — старается он объяснить как можно спокойнее.

— Ах да, — говорит она, чуть просветлев лицом. — Палтус. Извини. Забыла на секунду, что палтус — это рыба такая. Совсем старею.

— Да-да, но где же она?

— Энгин, — наконец выдает старуха, — ничего я тебя не просила принести, ни палтуса, ни другой рыбы. Я сама прекрасно могу сходить себе за палтусом. А сегодня мне вообще никакой рыбы не нужно было.