В общем, по словам команды дорогостоящих юристов, поверенных и адвокатов, у Энгина имелись всего две возможные линии защиты. Первая: Энгин ни на что не способен до такой степени, что его практически можно считать ненормальным, не поддающимся обучению дебилом с задержанным развитием — после этого ему оставалось бы только уповать на милость правосудия. Второй вариант подразумевал, что Энгин, по сути дела, на дух не переносит насилия и потому-то, проявив поразительные самообладание и интеллект, раз за разом совершенно сознательно саботировал свои собственные террористические попытки, спасши таким образом жизни множества ни в чем не повинных людей. Взвесив оба тезиса, адвокат Энгина, мистер Гольдберг, решил, что у первого плана больше шансов на успех — хотя бы потому, что Энгину в какой-то момент придется выступать в качестве свидетеля, а это явно послужит аргументом в пользу теории номер один, одновременно опровергнув теорию номер два.
Надо признать, стратегия эта в какой-то мере сработала. Как не несущий полной ответственности за свои поступки, Энгин не признал себя виновным, но, правда, был все же осужден присяжными, то есть судом равных (англичан, христиан, неверных).
В заключительной речи господин судья, мистер Кориоланус Муркок, говорил так:
— Суду были неоднократно и с лихвой представлены доказательства того, что вы, Энгин Хассан — абсолютный идиот, человек, способный на действия неописуемой, поражающей воображение глупости — и притом регулярные. Одиннадцать предпринятых вами — как в стране, так и за ее пределами — умышленных попыток убийства, направленных во всей их непоследовательности на обострение обстановки якобы во имя Аллаха, привели в конечном счете к смерти одного мирного жителя — вахтера галереи изобразительных искусств, мисс Табиты Фёрнисс, а также (в результате особенно чудовищного, даже по вашим собственным меркам, просчета) сорока двух членов так называемой революционной исламской ячейки, к которой принадлежите и вы. Есть мнение, что, даже сотрудничая с ЦРУ или с нашими британскими разведывательными службами, вы вряд ли смогли бы внести большее смятение в ряды тех самых кровожадных фундаменталистов-магометан, в самоотверженной верности которым вы поклялись и во власть которых отдались — трагическая ошибка с вашей стороны. Вы, вне всякого сомнения, абсолютно бесполезны в данном качестве — безмозглый террорист, лишенный даже простейшего, рудиментарного хитроумия, предвидения или, как здесь уместно было бы отметить, везения.
— Все вышесказанное ни на йоту не отрицает сущности ваших намерений — каковые, безусловно и недвусмысленно, являлись пагубными. Но при этом возникает ряд важных вопросов, как то: способны ли вы осознать те наиболее базовые моральные принципы, которые лежат в основе простых на первый взгляд понятий добра и зла. Подобное невежество, разумеется, не может быть аргументом защиты против приговора. Однако смягчающим обстоятельством считать его можно.
— Энгин Хассан, по желанию Ее Величества приговариваю вас к четырем годам лишения свободы на основании действий, повлекших за собой смерть мисс Фёрнисс, а также за покушение на жизнь всех этих евреев. По обвинению в нарушении правил дорожного движения в городе Лондоне вы приговариваетесь к уплате штрафа в размере семидесяти фунтов, с заменой на дополнительные двенадцать суток заключения.
— Остается надеяться, мистер Хассан, что вы используете проведенное в заключении время на обдумывание ваших проступков и сделаете соответствующие твердые выводы касательно вашей уму непостижимой неприспособленности к международной исламской террористической деятельности, независимо от того, будете ли вы продолжать поддерживать в душе то недостойное дело, которому до сих пор столь бездарно служили.
— Благодарю вас. Ваша честь, — больше сказать Энгину было нечего. На этом его забрали в Белмарш.
У Энгина есть такая манера: когда его показывают по ТВ, он выбегает на передний план, глядя в зрительный зал, расстегивает пиджак, широко его распахивает и орет: «БА-БАХ!», а затем, под завывания публики, поворачивается к камере и, подмигнув, спокойно произносит: «Не волнуйтесь — шутка».
Эта сценка всегда проходит на ура. Идею подал мистер Стернберг и, надо сказать, не промахнулся: ни разу еще не обошлось без взрыва хохота. Он, конечно, повторяет трюк и сейчас, когда Парки представляет его зрителям. Зал, как обычно, падает, а Парки вынужден усмехнуться вместе со всеми и сказать еще раз: «Леди и джентльмены, мистер Энгин Хассан». Затем Парки встает, жмет Энгину руку и жестом предлагает ему сесть, что тот и делает с эдакой самоуничижительной улыбочкой, попутно одергивая на себе костюм и ерзая в кожаном кресле, стараясь устроиться поудобнее.
Читать дальше