Юлий Крелин: Игра в диагноз

— Ладно, иди. Когда я тебя еще увижу?

Пришла сестра, сделала укол, и он только потом подумал, что не знает, какое снадобье ему вкололи. Могли бы и сами сказать, да зачем. Да и подумал он это мельком, не по-настоящему.

— Спокойной ночи, Тамарочка.

Она наклонилась снова, поцеловала в подбородок, в грудь. Еще раз в грудь, там, где сделали ему декольте. И Борис обрадовался, что правильно попросил сделать ему этот вырез, это излишество в туалете.

Тамара ушла, но он уже не заметил. Он загрузился сумбурно, суматошно, сумрак накрыл его и перешел в полный мрак и, может быть, даже без сновидений.

Когда утром вновь стала возвращаться явь, он сразу же почувствовал какой-то необычный запах и испугался, решив, что возвращается к нему температура. Но это лишь в первый момент, в следующее мгновение, почти в тот же первый момент, понял, что это Тамарины духи.

Радостно вскинул веки — Тамара.

Если человек просыпается радостно, значит, характер у него мягкий, добрый, и человек он в основном хороший. Утром он какой есть, такой есть. А потом уже начинает складываться сегодняшнее настроение.

Лишь добрый, мягкий человек просыпается радостно.

Или счастливый.

(Вообще-то как и все категорические утверждения, это столь же достоверно, как и любое другое, где-либо услышанное или прочитанное на этих страницах.)

Конечно, лежит с трижды проколотым позвоночником, какое-то зелье из какого-то дерева сморщивает ему в позвоночнике какие-то диски, находится сейчас в гипсовом мешке, из которого торчат лишь две руки, две ноги и голова. И все это вместе взятое называется счастливый человек.

Может быть.

— Как хорошо, что ты здесь! Ты выспалась?

— Все в порядке, милый. Я просто соскучилась по тебе и пришла.

— И не уходи. Пусть тебе здесь дадут есть.

— Не сходи с ума. Я пришла — это уже проступок. Хорошо, что не гонят.

Она опять поцеловала не защищенное гипсом место, столь предусмотрительно созданное, выпрошенное внутренним гением Бориса.

— Что, еще ночь?

— Не ночь. Но еще темно. А я уже давно здесь, и работа в отделении уже давно идет вовсю.

— Хорошо, что ты здесь. Да-а. Время-то уже. Сильно я поспал! Ужас! Не уходи.

— Не ухожу. Я буду с тобой сидеть. Я буду твоей тенью. И никуда от тебя. Сидячая тень лежачего мужчины.

— Не надо тенью. Будь лучше плотью.

— Плоть болезненна — тень вечна, пока есть ты.

Тамара взяла с тумбочки поильник.

— Попей, Борис. Завтрак уже прошел, но я просила тебя не будить.

Пришел Михаил Николаевич, и Тамара вышла.

Борис почти не говорил, а лишь ждал, когда снова сможет войти Тамара. Он жил сейчас с полным ощущением их давней совместной жизни. Чувствовал в ней что-то материнское, — может, это и есть любовь.

Он представлял себя с ней в операционной, когда, стоя у стола, он копается в чьем-то животе, а в головах у больного стоит Тамара и дает наркоз.

Он представлял ее рядом с собой в театре, на обходе.

Он представлял себя с ней за обеденным столом дома, в ресторане.

Он представлял себе…

Михаил Николаевич что-то говорил, но Борис не слышал — он ждал Тамару.

Он слышал ее шаги в коридоре. Он ощущал волны ее запаха, когда она проходила даже мимо закрытых дверей. Потом Михаила Николаевича сменил Александр Владимирович. Он спрашивал что-то по делу, про боли, про ощущения, про дыхание…

Борис ждал Тамару.

Потом пришел Виктор Семенович.

Борис ждал Тамару.

Наконец они все ушли, наступил обед, и Тамара стала его кормить.

Он не хотел есть, но он хотел, чтобы она его кормила. И она его кормила.

А он смотрел на ее глаза и очень хотел спросить, почему она лежит в нейрохирургическом отделении. Он думал и горевал, что не оказался на ее уровне, — он не может поставить диагноз.

Она его кормила.

Она жалела, что им обоим надо быть благоразумными.

Вечером она была, как он прежде сказал, «сидячей тенью лежачего мужчины». Теперь добавил:

— У лежачего и тень должна быть лежачей.

— Помолчи. Когда стоишь, она тоже лежит на земле.

— Значит, это я твоя тень, а не ты.

— Подожди еще.

Он так и заснул рядом со своей тенью.

Когда он проснулся утром, Тамары еще не было, и никто к нему не заходил.

Потом пришла сестра и дала ему термометр.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени?

— Десятый час.

— Почему же так поздно вы меряете температуру?

— А тут была доктор, и она не велела будить.

— Какая доктор?

— Больная. Тамара Степановна.