Юлий Крелин: Игра в диагноз

Не учили этому.

Он опять что-то прохрипел. Подошел Саша и стал помогать девочкам.

— Уберите «крокодилы» к черту! Я сейчас руками.

Девочкам конечно же не по силам такая процедура. Александр Владимирович завел пальцы под края распила, сильно напрягся — лицо у него побагровело, набрякли веки, вздулись вены на шее — и стал растягивать гипс в стороны, высвобождая тело товарища из оков. Может, оковы действительно мешают дышать?! Как говорят в медицине: диагностика «эксювантибус», то есть диагностика от результатов лечения; станет сейчас Борису Дмитриевичу лучше, — диагноз Тамары был правилен.

Борису Дмитриевичу стало чуть прохладнее, и он сказал:

— Спасибо.

Голос был нормальный.

Борис Дмитриевич стал вспоминать, что он хотел сказать. Он же что-то придумал, что-то важное решил…

Дышать стало чуть легче, и он опять поискал глазами Тамару.

— А где Тамара Степановна?

— Боря, она все же здесь частное лицо — тебя раскрыли, и она вышла.

— Да, конечно. Простите.

— К тому же больная.

— Да, да. Простите.

— Что простите? Тебе легче?

— Конечно. Другая жизнь совсем. Спасибо тебе.

— Наверное, она была права. Сейчас мы тебя опять свяжем, стянем бинтами.

— Зачем? Я лежу, не двигаюсь. Все и так будет затянуто. Позвоночник, по-моему, и так достаточно скован.

— Хорошо, хорошо. И впрямь до утра оставим. Приходи в себя, а там видно будет.

— А нельзя ли сверху чуть срезать, у шеи, освободить грудь немного, чуть-чуть? Декольте сделать…

— Здесь же не мешает. Зачем тебе?

— Я же тебе говорил, чтобы чувствовать. Я живой пока.

— Здесь освободить, там освободить! Ты можешь вести себя как простой, обыкновенный больной, а не как доктор?

— Ты же видишь — не могу. Я тоже думал, что могу, — не вышло. А где Тамара?

— Что с тобой, Борис? Я же сказал — в коридоре. И вообще я ее прогоню спать сейчас. Она тоже больная, а не на работе.

— Не надо, Саша, не гони.

— Ты эгоист. Будь благоразумен.

— Ну, прости. Пусть только зайдет попрощаться. До завтра. Что-то я хотел попросить. Или это не тебя. Чего-то мне не хватало. Нет. Не тебя, прости. А ты здесь из-за меня, Саша?

— Да нет. У тебя все в норме.

— Комиссия?

— Господи! Да они еще вчера все уехали.

— Пришлешь Тамару? А?

Александр Владимирович вышел к Тамаре.

— Ну как, Саша?

— Действительно сразу стало лучше. Ты молодец.

— А что он сейчас?

— Тебя зовет. Что! Только я тебя прошу, будь благоразумна. Ты же больная. Сама знаешь.

— Ах, Саша! Может, и не надо этого самого благоразумия.

— Благоразумным не надо быть только перед смертью, когда уже никаких забот нет. Поняла? А тебя я прошу быть благоразумной. Прошу, Тамара. Не порти мне работу.

— Какой мужик хороший! Ты его давно знаешь?

— Лет пять. Он близкий товарищ нашего хирурга Миши, Михаила Николаевича. Знаешь его?

— Конечно. Я же у вас часто бывала — не мог показать?

— Ну, ты даешь, подруга!

— Даешь, даешь! А жизнь проходит.

— Проходит. Не торопись туда. Еще впереди все.

— Угу. Впереди. Ну ладно, мог и раньше познакомить.

— Ладно. Иди к нему лучше. А потом спать в палату.

— Пойду, пойду. Прости, что я тебя вызвала.

— Ты молодец. Он и впрямь мог сандалии откинуть. Спасибо тебе.

— А что мне-то спасибо? Не было бы меня — отправил бы в реанимацию. Результат был бы тот же.

— Ладно, иди к нему. Спокойной ночи.

Борис Дмитриевич лежал с какой-то блаженной улыбкой. Лицо побелело. В глазах было беспокойство, и совсем не болезненное. Как будто он что-то хотел вспомнить, что-то важное сейчас было, надо вспомнить, а он не может.

Когда вошла Тамара, он вспыхнул радостью и протянул к ней обе руки. Как ребенок. Благо сейчас руки были свободны.

«Я ее знаю всего лишь один день, а как будто жизнь прожили. Я не стесняюсь даже своей беспомощности. Что это?!»

— Блаженненький… Полегчало?

— Жизнь! Они тебе велят уйти?

— Тебе сейчас легче? Я, наверное, не нужна?

— Вот тогда-то и нужна, когда легче. Зачем ты мне, когда тяжело? Иди, конечно. Я не прав.

— Немножко посижу с тобой, зафиксируем победу и разойдемся.

— Наклонись, Тамарочка. Я хочу поцеловать твои глаза. Они так и просятся.

Тамара усмехнулась, последние слова вызвали какую-то болезненную гримасу на ее лице.

Борис не заметил.

Она наклонилась, и он стал целовать ее загадочно выпуклые глаза.

«Почему такие глаза? Прекрасные веки. Тепло. Мягкость».

— Посиди еще немного.

— Ты ж измучился. Тебе спать надо.