Юлий Крелин - Игра в диагноз

— Возьми, пожалуйста, у меня в тумбочке банку с растворимым кофе, кинь туда две ложки и налей в стакан горячей воды прямо из-под крана.

— А вам можно?

— Конечно. Что это за операция! На животе ж не оперировали.

— А разве можно горячую из водопровода для питья?

— Здравствуй, парень, — Новый год! Я всегда беру.

Он уже не помнил, что «всегда» для него не аргумент.

— Не знал, что можно.

— Я специально узнавал у работников этой системы.

Борис Дмитриевич так сказал, чтоб не вступать в длинную бессмысленную дискуссию. Потом задумался об операции. Что за глупость он сказал! При чем тут живот? Если на животе не оперировали, — значит, не операция, что ли? Сказывается привычка часто оперировать животы. Значит, если на животе не оперировали, если разреза нет, если швов нет — так и не операция, значит, все можно?

Морок все еще продолжался.

Впрочем, кофе-то можно было — он прав. Кофе можно, но вряд ли он ему поможет.

Но что-то делать надо. Наверное, лучше было бы обезболить, но просить…

Голову он поднять не мог, и кофе пришлось перелить в маленький чайничек для заварки, и он пил из носика — поильника для лежачих больных под рукой не было. Откуда в палате появился чайничек, он тоже понять не мог, но и не задумывался над этим. Может, мальчик любил чай пить или мрачный сосед, любитель поесть.

Головная боль не прошла — появилась тошнота.

Пришел Александр Владимирович.

— Как дела, Боря?

— Не знаю. Тебе виднее. По-моему, все в порядке. Обычно.

— Обычно? Конечно. Тебе чего-нибудь надо?

— Нет. Голова болит. Кофейку попил.

— Не поторопился? Рвоты не будет?

— Посмотрим.

— Посмотрим.

— Саша, позвони, пожалуйста, Людмиле на работу. Или она уже дома? Сколько времени?

— Два часа.

— Всего! На работу, значит. У нее сестра в Уфе заболела. Одна она там. Туда обязательно надо поехать. Расскажи ей. Скажи, что все нормально, смело может ехать. Объясни, что все хорошо. Если все хорошо. А?

— Сам не видишь? Она уже звонила Мишке, он все рассказал.

— Позвони ты. Ты же мой спаситель. Им же надо всегда иметь дело непосредственно со спасителями. А то она, поди, рвется сюда, а туда необходимо. Пусть едет спокойно. Здесь все же полно своих людей, а там никого.

— Ладно. Сейчас позвоню. Так тебе ничего не надо?

— Тебе виднее. Голова болит. Может, чего сделать?

— Кофеинчик сделаем, ты прав, и анальгинчик. Внутрь не надо — укольчиком, а то еще рвота будет. Пойду. У меня еще одно небольшое дело есть. А ты подожди так с недельку, и мы потом корсет сделаем вместо повязки.

— До корсета эта сволочь еще трое суток сохнуть будет.

— Это верно. Я пошел.

Ни кофе, ни анальгин, ни кофеин — ничто не помогло… Головная боль нарастала. Бориса Дмитриевича это не удивляло — он знал, он ждал головную боль, но сознание своей правоты не облегчало существования. Вскоре к головной боли присоединилась рвота. Для закованного в каменный мешок это, в общем, невинное осложнение было мучительной процедурой. Именно процедурой.

Ему помогал мальчик — подавал лотки, менял полотенца.

Как часто бывало у него при головных болях, присоединились и обонятельные галлюцинации. А может, и не галлюцинации, а просто обостренное восприятие различных запахов, которые в обычном состоянии не различаешь, не обращаешь на них внимания.

Борис Дмитриевич сквозь мучительную головную боль и изнуряющую рвоту все же подумал, что надо будет побольше пускать родственников к больным, когда он вернется на работу. Интересно, сколь устойчива будет эта мысль, когда все боли пройдут, когда он будет здоровым, активным и снова «заведующим над больными». Если бы не мальчик этот, ему бы пришлось очень тяжко… Конечно же сестра не может успеть, когда их двадцать шесть сейчас, а она одна.

Он совершенно не предполагал возможности такого сочетания осложнений, хотя они и были очевидны, забыл про рвоту, хоть ему и напоминали о ней.

«Все-таки плохой я профессионал, забыл про рвоту.

Люда, наверное, уже уехала. Да и не надо ей говорить, пожалуй».

Но Люда не уехала.

— Боренька, ты спал? Я разбудила тебя?

— Нет, не спал. Ты чего ж не уехала?

— Да как же уехать, когда у тебя операция?

— Ерунда. Тоже мне операция! Там важнее, там серьезнее.

— Я и поеду, но прежде сама должна убедиться…

— Чего убеждаться?! Здесь я, здесь! Живой.

— Чего ты раздражаешься?

— Да нет. Все прошло хорошо. Голова только болит, да это привычно.

— Сильно болит?

— Как обычно. Как болит?!