Жан д'Ормессон - Бал на похоронах

Он засмеялся и хлопнул меня по плечу:

— Я становлюсь помпезным. Рассказываю о своей войне и о своих душевных метаниях. Не будем больше об этом. Ты же знаешь: я ни во что не верю. Ни в Бога, ни в Сталина. Впрочем, Сталин — и мне стыдно за это — продержался у меня дольше…

…Но тогда, перед Бранденбургскими воротами, Сталин еще держался крепко. И даже крепче чем когда-либо. Он победил самую мощную военную машину всех времен. Его победная тень простиралась над всем миром. Народы мира курили ему фимиам. Великие умы льстили ему. Красные флаги с серпом и молотом развевались повсюду. Советская армия, которая оставила на полях сражений более восьми миллионов убитых, располагалась теперь в оккупированном Берлине. Через сто лет после «Манифеста коммунистической партии», через двадцать пять лет после убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, в результате победы Сталина над Гитлером (хотя тот напал первым двумя сотнями дивизий, шестью тысячами танков, тремя тысячами самолетов, и не сразу был превзойден количественно) — в результате коммунизм устанавливался в самом сердце Европы, и, как многие думали, — навсегда…

Ромен въехал в разрушенный Берлин на командирской машине, которая беспрерывно ломалась, — водитель Евгений то и дело чинил ее с помощью обрывков веревки. Русские выиграли эту войну на транспорте, который по большей части не работал, но они как-то умудрялись приводить его в движение. В каких-нибудь ста метрах от Бранденбургских ворот машина стала как вкопанная. Дальше Ромен двинулся пешком. Пушечная пальба уже стихла. Время от времени были слышны только отдельные автоматные очереди — это стрелки-одиночки на крышах дорого продавали свою жизнь. Ему попалась на глаза группа советских солдат, толкавших немца в разорванном мундире.

— Что происходит? — спросил Ромен по-русски.

— Ничего, — ответил сержант. — Мы его расстреливаем.

Ромен посмотрел на немца. Он был невысокий, темноволосый, со славной физиономией. Даже под восьмидневной щетиной можно было разглядеть, что ему всего лет тридцать, или чуть больше. Он сам прислонился к обломку стены и спокойно ждал приказа стрелять и последнего залпа.

— У него было ружье, и он пустил его в ход.

И сержант потряс осадным ружьем, которое он отобрал у немца.

— Ну что ж, — сказал Ромен, — еще один пленный.

— Ба! — воскликнул сержант. — Их и так слишком много. Проще расстрелять его.

— Нет! — возразил Ромен. — Пленных не расстреливают.

Сержант засмеялся:

— Если его не расстрелять — так что с ним делать? Не таскать же его за собой весь день!

— Я заберу его, — сказал Ромен.

Слегка поколебавшись, сержант как бы с сожалением взглянул на полковничьи знаки отличия Ромена и наконец уступил:

— Как прикажешь, «tovaritch podpolkovnik».

Опустив злополучное осадное ружье, он махнул рукой — и его солдаты убрали ружья на плечо.

Достав наган, Ромен сделал знак своему пленнику следовать за ним. Как раз в этот момент его машина, чудом приведенная в ходовое состояние Евгением, выезжала из развалин, которые прежде были Унтер-дер-Линден. Вдвоем они забрались в машину. Ромен положил наган в кобуру.

— Спасибо, — сказал по-французски пленный; он был в полном изнеможении.

Ромен искоса посмотрел на него, держа руку у кобуры, которую еще не успел закрыть.

— Так ты не немец? — спросил он.

— Нет.

— Француз?

— Нет.

— Не эльзасец?

— Нет.

— Я так и думал, — сказал Ромен. — Ты не похож. Но кто тогда?

Человек пожал плечами. Он явно не хотел говорить.

— Итальянец? — настойчиво добивался Ромен. — Испанец?

— Нет.

— Тогда… калмык, киргиз, чеченец? Мусульманин?.. Араб, вероятно?

— Можно сказать и так.

— Из армии Власова?

— Нет.

Он отвечал с явной неохотой.

Ромен почувствовал, как в нем закипает гнев; он набросился с кулаками на пленного, а тот лишь уклонялся от ударов, защищая руками лицо.

— Придурок! Кто тебя перетащил на сторону убийц? Почему ты к ним пошел? Ненавидел коммунизм?

— Да плевал я на коммунизм…

— Тогда ты вообще идиот. Но это же не из-за любви к Гитлеру и национал-социализму ты оказался в СС? И не из-за денег? Может быть, это была женщина? Тоска? Что это было?..

— Случай, — ответил тот устало.

— Случай?.. Да, это сильная штука, я кое-что о нем знаю. Но его нужно приручить, пользоваться им и направлять его в нужную сторону. Ты ведь не немец, и ты не пытался удрать от них в первый же удобный момент?

— Нет.

— Ты не мог или не хотел?