Гийом Мюссо - Я возвращаюсь за тобой

— Ага, мы живем в ужасные времена, правда?

Джимми не смог сдержать улыбки.

— И сколько же ты ей должен?

— Больше двух миллионов.

Тот присвистнул:

— Выходит, ты в полном дерьме?

— Это по-твоему.

— В телевизоре, однако, ты выглядишь вполне довольным.

На этот раз улыбнулся Итан. Как же хорошо, что он встретил друга. Жаль только, что для него в запасе очень плохая новость.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, вставая и протягивая ему руку. — Надо навестить Джесси.

Глаза Джимми сверкнули.

— Ты знаешь, где она? Я ищу ее весь день.

— Она в больнице.

— В больнице?

— Садись в машину, я все тебе объясню, — ответил Итан, совершенно забыв, почему он приехал в приморский комплекс.

Четвертью часа позже

«Мазерати» без происшествий доставила их на стоянку больницы Сент-Джуд. Итан и Джимми быстро выбрались из машины и прошли в холл. Итан искал глазами сотрудницу, которую видел утром, но ее тут уже не было.

На ее месте сидела женщина, более старшая по возрасту, со строгим взглядом и повадками идеальной матери, она посмотрела на них с недоверием. Надо сказать, недавняя драка оставила заметные и не слишком приятные следы на их телах.

— Добрый вечер, мы хотели бы узнать о Джесси Кавалетти, девушке, которую сегодня оперировал доктор Мицуки и…

— Вы — родственники? — грубо перебила она.

— Я ее отец, — ответили оба одновременно.

Повисла неловкая пауза. Итан и Джимми пристально посмотрели друг на друга, и, в конце концов, последний сказал:

— Именно так, мы оба — ее отцы.

В голове Джесси

Между смертью… и жизнью

— ОСТОРОЖНО!

Сначала эта машина.

Когда я ее замечаю, перебегая улицу, я уже знаю, что слишком поздно. Она налетает на меня со всего размаху. Это всего лишь машина, но удар настолько силен, что у меня возникает ощущение, что это локомотив с двадцатью вагонами и он бросает меня в вихрь вальса над уличным движением. Я чувствую, как падаю на что-то твердое и острое. Мне очень больно, потом на какое-то время — черная дыра. Когда я открываю глаза, снова вижу себя в воздухе, но уже совсем по-другому. Я лечу над улицей и вижу свое собственное бездвижное тело на мостовой, остановившиеся машины и всех этих людей во круг меня.

— Начинаем массаж сердца, Рико, Пит, снимайте с нее шмотки. Скорей же, ребята!

Я вижу бригаду «Скорой помощи», которая пытается вернуть меня к жизни. Точно бабочка, я порхаю вокруг докторши, занимающейся мной.

— Нет пульса на бедренной артерии. Черт, вот-вот отойдет, ребята, отходит!

Это молодая метиска. Ее зовут Сэдди. Ее отец с Ямайки, а мать — канадка. Это странно, я вижу ее впервые, но у меня ощущение, что знаю ее, как саму себя. Я знаю о ней все: о ее детстве, надеждах, страстях, тайнах.

— Готовьте дефибриллятор. Рико, наноси гель. Да не так, блин. Есть у тебя что-нибудь в башке!

Я знаю, что она боится в этот момент принять неправильное решение и опозориться перед коллегами. И скрывает свой страх за резкими словами.

— И осторожней с электродами! Пит, давай. Ближе, ни черта не видно. Ты это нарочно или как?! Давай сюда пластины. Прямое положение, двести джоулей! Внимание, разряд!

Его я тоже вижу — Итана Уитакера, моего отца. Стоя за спинами врачей «Скорой помощи», он дрожит вместе с ними и молит Бога, чтобы я не умерла. Сейчас мне нисколько не мешает его панцирь, я могу прочитать в его сердце то, что он не показывает никому: его страхи, тревоги и потребность в любви, то, что он и сам не мог бы выразить словами.

Словно ангел, я летаю вокруг него. Мне бы хотелось, чтобы он смог увидеть меня, как я вижу его, и чтобы он тоже увидел во мне свет.

Проверь пульс. Я продолжаю массаж. Освободи вену, вводим трубку, затем один миллиграмм адреналина и две ампулы кордарона. Да скорее же, Рико, не тормози!

Молодая женщина делает мне массаж сердца, и это помогает. Мне так хорошо, что хочется, чтобы это никогда не кончалось. Всю жизнь — две руки, и они всегда вокруг моего сердца.

— Хорошо! Еще разряд. Двести джоулей. Отвалите!

Я лечу вверх, небесная и туманная, невесомая, как перышко, и нежная, как пушинка. Мне тепло, именно так, как надо, как в самой приятной из ванн. Отсюда я вижу все, отсюда я знаю все — что у жизни есть смысл, который выше нас, которого мы не понимаем, а потому и ничем неуправляем.