Норберт Ниман - Школа насилия

Вечером я пригласил Люци на ужин. Шикарный ресторан, сервировка с тремя бокалами. Я при галстуке и воротничке, и она тоже при полном параде. Мы ведь уже давно собирались и готовились, тщательно складывая в багажник тряпки. Ее темно-красное бархатное платье макси мы купили специально для этого случая. Облегающее, с длинными рукавами, но большим декольте и глубоким вырезом сзади. Серьги и ее любимая жемчужная нитка. К сему высоко забранные волосы, как-то так взбитые сверху, каштановый каскад. Она была по-настоящему взволнована, эта маленькая дама. Трогательно. Пылающее румянцем личико в мерцании свечей, темная пудра над закушенной верхней губой, под слишком ярко подведенными глазами, на ямочках. Серьезная игра.

На обратном пути в машине она ни с того ни с сего расплакалась. Почему не может быть как раньше, почему мы не можем просто снова жить вместе, мама, она и я.

Н-да, голубка моя. Признаюсь откровенно, я страшно рад, что «как раньше» никогда, никогда не повторится, что твоя мама очень и очень далека от моей жизни. Но ровно настолько, чтобы мне не потерять контакт с тобой.

Конечно, этого я не сказал ей, промямлил что-то о судьбе и понес обычную околесицу, приводя пример с лучшей подружкой, с которой ты вдруг перестаешь находить общий язык, то и дело ссоришься, ведь ты это знаешь по себе и т. д. В конце концов у меня самого от ее плача чуть не разорвалось сердце.

Жаль, такой день и так закончился. А тут еще, в довершение всех бед, едва мы приехали домой, позвонила Петра. Из Андалузии, где проводила отпуск. С дантистом Гюнтером. Решила справиться, как мы поживаем.

И на кой черт я тут же выложил ей все, что думал о наших проблемах с дочкой в первые дни. Не спорю, я совершил большую ошибку, никто меня за язык не тянул.

Но могу тебе объяснить, в чем тут загвоздка, то есть загвоздка тут была всегда. Каждый раз никто меня не тянет за язык, и каждый раз я повторяю все ту же ошибку. Будучи в здравом уме, подставляюсь, как бы это сказать, под град ее упреков. Ведь знаю же, какая последует реакция на мои откровения, а удержаться все-таки не могу. То ли из какого-то странного упрямства, то ли из-за нелепого мазохизма, извращенной гордости. Себе назло.

А ей достаточно произнести одну фразу в ответ, чтобы я почувствовал себя полным идиотом. Безнадежным неудачником. От этого можно рехнуться. И мне, хоть ты лопни, не удается избежать этого проклятого ощущения. Уж как я старался: и орал на нее, и молча улыбался, и цитировал Гёте, и приводил разные педагогические афоризмы — все напрасно. Если уж эта мельница завертелась, ее не остановишь. Петра своими все более тяжкими обвинениями все больнее задевает столь чувствительные во мне струны кающегося грешника. Увы, мой оправдательный лепет становится все более беспомощным и жалким. И каждый раз последнее слово в принципе остается за Петрой.

Разумеется, и вчера она первая закончила разговор. Просто отключила свой мобильник. Но прежде дала мне понять, что в ближайшее время такое не повторится, уж она об этом позаботится. «Что ты имеешь в виду?» — я еще пытался хорохориться, но давно потерял кураж. А связь уже прервалась, и я остался один на один со своей бешеной обидой.

О, без вопросов, она об этом позаботится. О том, чтобы я больше не смог провести с моей Люци ни одной, повторяю, ни единой несчастной недели. Ведь и в прошлые годы она старалась всячески ограничить мое негативное излучение, якобы дурное влияние на то, что она с таким занудством называет семейной гармонией, на воспитание Люци, на ее так называемые отклонения.

При этом я знаю, что Петра реагирует на меня не менее предсказуемо, чем я на нее. При этом я даже знаю, что она и сама это знает. Что она точно так же не может сдержаться.

И все-таки. Я просто ничего не могу изменить. Я ее ненавижу.

А ведь безобидные игры дают подчас совершенно неожиданный эффект. Во всяком случае со времени нашего маленького приключения в шикарном ресторане я смотрю на Люци совсем другими глазами. Образ молодой женщины вытеснил образ ребенка. Я вдруг обнаружил, что она очень недурно выглядит в длинной черной кожаной куртке и узких гладких черных брюках, расклешенных внизу. И когда она стоит в дверях, перекинув через плечо черную гладкую сумку, и прощается, собираясь, например, прошвырнуться в город с Юлией, дочкой консьержки со второго этажа… Ну, доложу я вам.

Этот пробор сбоку — твой стиль, и волосы хорошо уложены. Bay, ты сегодня накрасилась аж к завтраку. Эта майка тебе идет. А с драконом лучше. Хотя серебряный дракон малость аляповат. Мне самому смешно. И все-таки приятно общаться с Люци на этом, как бы сказать, уровне. Я делаю ей комплименты, она ими наслаждается.