Захар Прилепин - Обитель

…За дверью зазвенел колокольчик.

Колокольчик звенел долго, дольше чем обычно, кто-то не выдержал и завыл — сначала тихо, потом всё громче и страшней.

Другой лагерник бросился к дверям и, ударяясь о них лбом, коленями, всеми руками, требовал:

— Да прекратите вы! Прекратите вы! Прекратите!

Граков вскочил с места и заметался по церкви, то ли пытаясь понять происходящее, то ли в надежде найти щель, которую никто не заметил, и забраться туда с головой. Рот у него переполз куда-то почти на шею.

Проснулся и заплакал беспризорник:

— Кулёшика! Ам! Ам!

Поднялся с коленей и взмахнул тонкой рукой батюшка Зиновий:

— Ироды! Анафема вам и детям вашим вовеки!

Щёлкнул выстрел — какой-то далёкий, мелкий и смешной — по сравнению с целым человеком, которому он предназначался.

Артём повернулся на бок, собрался в клубок и затих.

— …Покормили и прибили потом, — пожаловался он шёпотом. — Лучше бы уж тогда мне его баланду отдали.

Внизу под ним были пустые нары, и эта пустота расползалась вокруг, как туман или газ.

Запах пустоты был ощутимый и едкий.

Лагерники, казалось Артёму, старались не дышать, чтоб не отравиться.

Василий Петрович не заставил себя долго ждать. Он вернулся скоро, не более чем через полчаса.

— Я же тебя угощал ягодой, — сказал он Артёму достаточно громко.

Он сидел где-то рядом.

Зажмурившись, Артём старался не шевелить ни рукой, ни ногой, чтоб случайно не задеть Василия Петровича, и — главное — не опрокинуть его корзины.

Корзина была уже полна.

Черви в корзине были всех цветов: белые, голубые, жёлтые, зелёные, фиолетовые, некоторые совсем маленькие, юркие, торопливые, а некоторые подросшие, разъевшиеся, тягучие.

Оказалось, что можно было спать в штабеле среди многих других тел и чувствовать себя в одиночестве.

Вшей становилось всё больше, и от холода они были ещё злее.

Где же всё-таки эта Галя, которой нет и никогда не было. Где же она. Галя эта где.

— Я ведь могу её погубить! — рассказывал Артём святому на откорябанной фреске, он называл его «князь». — Могу погубить её, князь! Сейчас я… а что я сейчас? Постучу в дверь? Ха!

А можно было бы как в детстве поиграть — когда они с братом стучали в дверь, слышали мамины шаги и быстро прятались — под кровати или в шкаф. И мама наигранно удивлялась: «Кто же это стучит?» И они давились со смеху и сдерживались, чтобы не чихнуть.

Постучать, услышать колокольчик и всем попрятаться. Зайдёт улыбчивый чекист и удивится: «А где это все? Кто стучал?» И, скажем, Граков вдруг не выдержит и захохочет под нарами… Чем не игра?

…Утром Артём сидел наверху, чувствуя себя мешком костей, который перепутали с тестом — и месили, месили, месили эти кости — всю ночь.

Он снял пиджак, чтоб перетрясти вшей, но быстро замёрз — на улице так и держалось, похоже, около пяти, ну, может, семи — никто уже не понимал — градусов, а ночью опускалось до двух-трёх, а одежды больше не приносили, а кипяток сегодня был тёплый, а баланда — нисколько не гуще кипятка, а владычка снова отдал свою миску пацану с голубиными руками, который всё повторял своё «Куада? Куада?» и время от времени — «Не жизнь, а похороны, дяденька».

Артём попробовал надеть пиджак на ноги — но сразу замёрзла спина.

В окно сквозь щели стало вдруг различимо далёкое озеро и туман над ним.

К церкви кто-то шёл по улице — Артём увидел плечо, фуражку, кожаную куртку.

Отпрянув, он вслушался: не оглох ли? не пропустил ли перезвон?

Нет, было тихо — и дверь открыли негромко, и вошёл только один человек — тот самый чекист, пьяный, с улыбкой мокрой, вялой и будто присползшей, как штаны с бесстыдного зада.

Он стоял на входе, держа в одной руке безмолвный колокольчик, а другой прихватив его за язык, чтоб не звякнул.

Чекист искал кого-то и никак не мог найти в полутьме среди сгорбленных, раздавленных, перебитых своим страхом обезьян.

— Могильные черви — пришли высматривать, кого съесть, — раздался тихий, вкрадчивый голос Зиновия, лишённый и малейшей дрожи.

Чекист шлёпнул губами, словно удерживая спадающую улыбку, и ответил такими же улыбчивыми, влажными, как его губы, словами:

— Жатвы много, работников мало… Надумал отречься, Зиновий?

Кажется, он продолжал уже имевший место разговор.

— От Антихриста, — коротко ответил Зиновий.

В первое мгновение Артём и не понял, что он сказал, — но быстро догадался. Зиновий говорил, что это дьявол предлагает ему отречься.