Владимир Лорченков - Русские женщины (47 рассказов о женщинах)

Михайловскую пирамиду, начавшую рассыпаться под известием про Вовку ещё тогда же, с обмороком, заменило Вовкино «средство совести» — мобильник, который сын подарил Марье Александровне с бухты-барахты, в будний день, заскочив в школу между уроками. На её огорошенный вопрос: «Зачем?» — Вовка сперва отмахнулся, но взглянул на часы, вывел её за локоть из учительской и тут, посреди грома и гвалта большой перемены, всё объяснил. Верней, отбарабанил в своей фирменной, перешедшей от отца манере, заводясь с полвопроса и сбиваясь на казарменные словечки оттого, что Марья Александровна не понимала вещей, бывших для него азбучными. Они чуть не поругались в тот раз. Марья Александровна тянулась к сыну, пробуя не то приласкать, не то ущипнуть его, а он, пятясь, только больше раздражался. Наконец она встала, смиренно опустила руки и молча, поглядывая вокруг, слушала. Суть подарка, «симки с секретом», состояла в том, что это был какой-то «защищённый, невидимый канал», звонить «отсюда» можно было кому угодно, кроме Вовки, а звонить «сюда» мог только Вовка, в крайнем случае — Наташа (невестка), ну или, если доберётся, Ромка (внук), секретом же являлась полная «автономность карты», то есть Марья Александровна могла пользоваться номером «хоть на Луне» и не заботиться пополнением счёта. Было это накануне командировки сына в Ливан, отчего беспокойство Марьи Александровны увеличивалось чрезвычайно, но из Ливана Вовка стал названивать как ни в чём не бывало, она успокоилась и даже, если звонки слишком частили, пеняла ему за расточительность. В Питер он вернулся нежданно-негаданно, сильно раньше срока, почерневший от солнца, высохший от дизентерии и наглухо запершийся в себе. Разговорить тогда Марье Александровне не удалось ни его, ни Наташу. О лютом случае в Бейруте, когда выкрали кого-то из наших посольских, и были какие-то переговоры, и заявление МИДа, и пленников отпустили только после того, как на угрозу расправы захватчики получили в коробке ампутированное достоинство кого-то из своих родственников, — обо всём этом Марья Александровна знала из Интернета и до сих пор не могла разобрать, что тут правда и что россказни. «Бедовый» Михайлов, ещё с университета околачивавшийся в органах и, собственно, намагнитивший туда Вовку, на её расспросы отзывался невпопад, налегал на то, что волноваться не о чем, так как дорога на Ближний Восток Вовке была заказана, но теперь, когда земля плыла под ногами Марьи Александровны, сам как в воду канул — не появлялся, не отвечал на звонки. Недолго думая, Марья Александровна решилась звонить другому Михайлову, тоже старому другу, тоже имевшему отношение к органам, но обитавшему в тех облачных сферах на такой высоте, что если он и догадывался о существовании своего подначального однофамильца, то как бы вообще, в сослагательном наклонении. Разговор этот не задался с самого начала. Михайлов говорил нехотя, как сквозь сон, выбирал слова, точно сверялся с бумажкой, и всё время просил прощения, отвлекаясь на кого-то там в кабинете или в машине. Безошибочное учительское чутьё сразу подсказало Марье Александровне, откуда тут дул ветер.

— Если ты думаешь… — сказала она, скатываясь по слогам, как по ледяному жёлобу, в вымученный шёпот, чтобы не задохнуться, — если вы думаете, что Вовка… что он переметнулся, то он всё равно позвонил бы мне.

— Мы ничего такого не думаем, Маша, — длинно вздохнул Михайлов. — Бог с тобой. Мы делаем всё, что можем.

— И что вы делаете?

— Ждём.

— Михайлов, ты знаешь, с какого номера я звоню?

— Знаю, Маша. Конечно.

— И знаешь, что будет, когда Вовка позвонит?

— Да. Ты только не волнуйся.

— Нет! — вскричала она в сердцах, чувствуя, что будто опрокидывается, летит куда-то вниз головой. — Ничего вы не знаете! Это будет значить, что он жив! Что он и Ромка — живы! Вот и всё!

Бросив трубку, она ходила по дому и, как если бы Михайлов всё ещё слушал её, повторяла, что они не знают Вовку. Через несколько дней после похорон мужа она проснулась ночью оттого, что девятилетний сын стоял в дверях спальни и молча глядел на неё. «Что ты?» — сказала она. «Ты не умрёшь?» — спросил он. И это была мýка, конечно. Марья Александровна, сполна повидавшая маменькиных сынков и старавшаяся держать на расстоянии, не приклеивать к себе Вовку, почувствовала, что в те дни между ними как бы завязывается новая, невидимая, полнокровная пуповина. Вовка сам потянулся к ней, и как могла она оттолкнуть его? Он и в органы определился, потому что вылетел с медицинского, не прошёл «мясные ряды» анатомички, то есть, поняв, что не способен стать ей защитником от болезней, решил сделаться защитником как таковым. И до чего, наверное, у него скребли кошки на душе, если в своих командировках он не мог звонить ей, когда хотел. И что другое ещё была эта «симка с секретом», как не возможность в любое время встать в её дверях: «Ты не умрёшь?» И как это мог делать предатель?