Владимир Лорченков - Русские женщины (47 рассказов о женщинах)

— Катька! Ты как была с детства великим мастером несвоевременного звонка, так им и осталась. Когда я впервые в жизни напился, ты позвонила мне, чтобы узнать, сколько лет мы добирались бы до Юпитера, если бы поехали туда на троллейбусе.

— А ты спросил, с остановками будем ехать или без, — говорит Кэт. — И я до сих пор об этом думаю. Так и не решила.

Голос брата нравится ей куда больше, чем неделю, месяц и даже год назад. Но задавать самый банальный в мире вопрос: «Как дела?» — всё равно пока страшновато. Потому что Витька всегда говорит ей правду. И ничего, кроме правды. И сейчас тоже скажет, можно не сомневаться.

— Когда я почти соблазнил девушку своей мечты, — продолжает брат, — ты позвонила, чтобы спросить, оставить ли мне кусок торта на утро, или я обойдусь. Анька тогда решила, что ты моя подружка, и передумала соблазняться — мне, между прочим, до сих пор обидно, имей это в виду! Когда мне навстречу из-за угла вышла целая стая малолетних гопников, ты позвонила — уж не знаю зачем, поскольку эти юные дарования сразу поняли, что у меня есть как минимум одна ценная вещь — мобильник. И я до сих пор не понимаю, каким чудом от них удрал. Когда в Тае у меня началось дикое расстройство желудка от местной еды, ты трезвонила каждые пять минут, разлучая меня с единственным по-настоящему близким в тот момент другом, чистым, прохладным и милосердным, как слеза Авалокитешвары. Когда я твёрдо решил умереть, ты позвонила с предложением скинуться на новый макбук для мамы, и мне пришлось восставать из уютного гроба, да ещё и халтуру искать, не мог же я взвалить все расходы на твои плечи. И вот теперь, когда я почти понял, как должен падать этот чёртов луч, ты выскакиваешь из телефона как чёртик из коробочки. И сбиваешь меня с панталыку. У меня был такой прекрасный панталык, дубина ты стоеросовая. Приезжай, с меня сто щелбанов. Все до единого твои.

— Нарываешься, — смеётся Кэт. — Вот возьму и приеду. Брошу всё на целых два долгих дня и приеду к тебе — а где ты сейчас, собственно?

— На границе между светом и тенью, — совершенно серьёзно отвечает брат. — Будет круто, если ты приедешь. Хочу тебе кое-что показать. По-моему, я наконец-то стал писать как надо. Ладно, почти как надо. Но это хорошее «почти». Школярское такое «почти», когда не хватает только умения, а с сердцем всё в порядке, оно уже там, где ему положено быть. Сидит и ждёт весь остальной организм. Очень я такие штуки люблю. Приезжай, Катька, правда. У тебя же бывают выходные? И самолёты летают. Сфотографируешь мне облака, вид сверху? Я одну штуку про свет хочу вспомнить, которую только на небесах показывают, а лететь прямо сейчас никуда не могу. Я даже кофе дня три уже не варил, некогда.

— Вот прямо сейчас тогда свари, — строго говорит Кэт. — Без кофе художнику никак нельзя. Какая ж ты, к свиньям собачьим, богема, если даже кофе не пьёшь? Неаккуратненько получается!

— Твоя правда, — соглашается Витька. — Сварю. И потом ещё раз сварю, когда приедешь. Покупай билет и сразу звони. Наверняка разбудишь меня или хотя бы в душе застанешь. Всё как мы любим. Жду.

— Слушай, а про меня ты тоже всем врёшь? — спрашивает Бо, укладывая в багажник Кэтин дорожный рюкзак.

— Ну что ты! Сообщаю сухие, неоднократно проверенные факты. Что ты, во-первых, математический гений — а если местами пока не признанный, так это совершенно нормально, человечество у нас старательное, но туповатое, как бесталанный троечник. Через пару-тройку лет небось сообразит, что к чему. А во-вторых, ты так велик, что варишь суп том-ям лучше, чем сами тайцы. А в-третьих, я тебя очень люблю. И поэтому, в-четвёртых, всё остальное вообще не важно… И заруби на носу: я всегда говорю только правду — о тебе и вообще обо всём на свете. Поехали!

— Такую специальную интересную правду, которая тебе нравится, — улыбается Бо, поворачивая ключ в замке зажигания.

— Ну да. Я что, совсем дура — из всего многообразия правд выбирать самую неприятную? Да ещё и вслух её всем пересказывать. Нет уж!

— Удивительно, собственно, не то, что ты приукрашиваешь действительность. А что она тебя слушается. И всё становится по слову твоему. Даже за мной сейчас Сансаныч бегает, уговаривает вернуться в науку. Из которой он же меня и попёр в своё время. Извинился, между прочим, чего за ним отродясь не водилось. Говорит, только сейчас начал понимать мой подход к теме. И хочет помогать.

— Ну и дела! И чего ты решил? — восхищённо спрашивает Кэт.