Александр Сапсай - Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты

Разрешение на выезд в Германию было получено довольно быстро. Но покупателя на их квартиру никак не находилось. Денег же на отъезд взять было негде. Вот тут-то Андрей и вспомнил о картинах отца, пылившихся уже много лет в маленьком курятнике в подмосковной Сходне, гордо именуемом бабушкой дачей.

В Москве стояли трескучие морозы под сорок градусов. В обледеневшей электричке, где кроме Андрея ехало всего несколько таких же, как он, насквозь промерзших бедолаг, под стук колес Андрей про себя проклинал свою незадавшуюся судьбу, «сионистку» Маринку, не дававшую ему спокойно жить, изменщицу Ольгу, поломавшую ему жизнь, и думал о предстоящем пути на дачу через темный холодный лес. И еще жалел, конечно, мать и бабушку, которые останутся одни в голодной, холодной Москве… Добравшись до дачи и выпив тут же привезенную с собой четвертинку водки, чертыхаясь, стал доставать из чулана пыльные, специфически пахнущие картины. И тут же мгновенно забыл обо всем.

«Не зря, оказывается, бабушка, когда ее не слышала мать, — подумал он, — говорила, что мир еще узнает имя моего отца — талантливого художника Бориса Курлика».

Андрею удалось тогда без особых сложностей вывезти с собой в Германию несколько найденных в грязном чулане картин отца. Тех самых полотен Бориса Курлика, которые сегодня украшают лучшие галереи мира. Они не только принесли его сыну большие деньги, но и реально помогли Андрею попасть в самый что ни на есть верхний эшелон международных экспертов-искусствоведов. В результате к нему пришла громкая слава, о которой он с детства мечтал, только распространилась она далеко не в широких, а исключительно в узких кругах — включая особо влиятельных на Западе специалистов.

«Жалко и до глубины души обидно, что этого не увидела умершая к тому времени бабушка», — часто думал он.

Мать же, которую Андрей перевез жить к себе, в Германию, никак не могла поверить, что ее мужу, долгие годы приносившему в дом жалкие копейки, известному выпивохе, бабнику и матерщиннику, посвящены страницы и целые главы в учебниках по истории искусств и отведено почетное место в престижнейших каталогах. И что мешавшие ей когда-то жить картины его, из-за которых они в свое время столько ругались, теперь висят в лучших музеях мира.

Что касается Андрея, то и в Германии он никак не мог забыть Ольгу. Марина чувствовала это, нервничала, злилась, ревновала мужа к прошлому. Их личная жизнь дала большую трещину, чувств не осталось, а сексуальная супружеская жизнь и вовсе сошла на нет. Достаточно реально взвесив все за и против, Марина несколько лет назад объявила Андрею, что жить с бездушным и черствым «мудилой», который к тому же не способен удовлетворить ее даже физически, она не собирается. Что ей абсолютно не нужен такой номинальный муж, да еще и импотент, которого, по ее словам, «мать родила с ущербным половым органом».

— Оставайся со своей полоумной мамашей в своем особняке со своими любимыми картинами, собаками, иконами! — гневно прокричала она ему своим зычным голосом во время очередного полуночного скандала, сопровождаемого, как всегда, битьем посуды, пощечинами и истеричным рыданием. — Я нашла себе давно мужчину, — сообщила, вытерев слезы, Маринка в завершение своей многочасовой истерики, — настоящего мужика, не дефектного, как ты. Он меня давно любит и ценит, не то что ты, негодяй и свинья. И кстати, чтоб ты знал, он давно и регулярно, с большим удовольствием трахает меня, чуть ли не каждый день, когда тебя нет по вечерам дома, причем по несколько раз, не то что ты, раз в месяц, и то по принуждению. Так и знай.

В заключение своей гневной длиннющей тирады Марина неожиданно мстительно, с явной завистью зло добавила:

— Теперь я понимаю Ольгу, которая сразу же разобралась в тебе и бросила, поняв истинную суть такого бездарного импотента, как ты. А я, дура, столько промучилась, столько времени драгоценного на тебя потратила, столько лет жизни потеряла.

В конце концов Марина все же ушла от него окончательно, оттяпав при этом изрядный кусок его состояния. Она отбыла в Австралию то ли с кем-то, то ли одна, Андрей так и не узнал. Денег было ему, конечно, жаль, особенно в первое время. Но чтобы больше никогда не видеть эту толстую, вечно брюзжащую, опустившуюся и сексуально ненасытную бабу, с потерей денег можно было в конце концов смириться.

Через своего старинного университетского дружка Мишку Бильдина Андрей, пользуясь любым случаем и любой предоставлявшейся ему возможностью, всегда узнавал об Ольге. Бывая в Москве в командировках, часто набирал номер ее домашнего телефона, но, услышав любимый голос, просто молчал. Не мог пересилить себя, заговорить — клал трубку. Прекрасно помнил он все, связанное с Ольгой, и конечно же их совместные поиски иконы «Спас Нерукотворный». Не забыл и о немецком следе этой иконы, на который они тогда вместе вышли. Живя же постоянно в Германии, решил, после долгих неудачных самостоятельных поисков в этом направлении познакомиться с известным собирателем икон Густавом фон Дрейером, проконсультироваться с ним и, возможно, с его помощью продолжить расследование. Однако кроме телефонного контакта со знаменитым коллекционером встретиться с ним у Андрея никак не выходило. Все было недосуг. Кроме того, что-то необъяснимое пока мешало это сделать. В то же время его не оставляла подленькая мысль о том, что он мог бы найти икону и без Ольги и, зная ее истинную цену — не меньше миллиона долларов, — выгодно продать. Тем самым он устроил бы Ольге подлянку, да еще и большие деньги при этом заработал. Или еще изощреннее можно поступить: найти «Спаса», оставить его у себя до лучших времен, а Ольге откровенно морочить голову, сообщая время от времени о том, что он якобы вновь занялся поисками интересующей ее иконы.