Карлос Сафон - Узник Неба

Фермин провел в камере около получаса, когда взор его различил в дальнем углу бесформенный предмет, напоминавший куль. Фермин встал и, робко приблизившись к свертку, увидел грязный парусиновый мешок. Холод и сырость пробирали до костей, и хотя запах, исходивший от тюка, испещренного темными пятнами, не сулил ничего хорошего, Фермин подумал, что найдет внутри арестантскую робу (никто так и не позаботился выдать ему одежду), а если повезет, то и одеяло, чтобы укрыться. Он опустился рядом с мешком на колени и распутал узел, стягивавший горловину.

Фермин отвернул край парусины, и в дрожащем свете едва теплившихся в коридоре лампочек открылось лицо, показавшееся в первое мгновение лицом манекена — куклы для демонстрации костюмов, которые портные любят выставлять в витринах. Но тошнотворная вонь наводила на мысль, что перед ним вовсе не манекен. Зажав нос и рот ладонью, Фермин стащил с него мешок и резко попятился, отступая до тех пор, пока не уперся спиной в стену камеры.

Умерший, мужчина неопределенного возраста (ему можно было дать от сорока до семидесяти пяти лет), весил всего килограммов пятьдесят. Длинные волосы и седая борода укутывали большую часть исхудавшего торса. Костлявые руки и пальцы с длинными скрюченными ногтями напоминали птичьи лапы. Роговица в широко открытых глазах мертвеца как будто сморщилась, словно кожица перезрелых фруктов. Из полуоткрытого рта вываливался распухший почерневший язык, прикушенный гнилыми зубами.

— Снимите с него одежду прежде, чем труп унесут, — раздался голос из камеры, находившейся по другую сторону коридора. — Тюремную робу вам выдадут только через месяц.

Фермин прозондировал взглядом темноту и уловил в глубине противоположной камеры блеск глаз человека, наблюдавшего за ним со своей койки.

— Не бойтесь, этот несчастный уже никому не причинит вреда, — убеждал его незнакомец.

Фермин кивнул и отважился снова приблизиться к трупу, толком не понимая, как доведет до конца задуманную операцию.

— Простите меня, — прошептал он усопшему. — Покойтесь с миром, и да смилостивится над вами Господь.

— Он был атеистом, — сообщил тот же голос.

Фермин вздохнул и оставил церемонии. Холод, наполнявший каменную клеть, донимал немилосердно, недвусмысленно намекая, что в этой юдоли скорби условностям нет места. Фермин задержал дыхание и принялся за дело. От одежды разило гниющей плотью так же отвратительно, как и от покойника. Трупное окоченение уже распространилось на все члены, поэтому раздеть труп оказалось намного сложнее, чем предполагал Фермин. Стащив с него тряпки, Фермин позаботился вновь укутать тело парусиной и завязал мешок морским узлом, с которым не сумел бы справиться даже великий Гудини. Облачившись в вонючие лохмотья, Фермин снова съежился на узкой кровати, задаваясь вопросом, скольких владельцев успело сменить это рубище.

— Спасибо, — сказал он в темноту после паузы.

— Не за что, — отозвался голос по ту сторону коридора.

— Фермин Ромеро де Торрес, к вашим услугам.

— Давид Мартин.

Фермин наморщил лоб: имя показалось ему знакомым. Целых пять минут он тасовал затертые карты воспоминаний и эпизоды из своей жизни, как вдруг забрезжил свет, и в памяти всплыли счастливые вечера, когда ему удавалось улучить время и посидеть в уголке библиотеки на улице Кармен, глотая с жадностью приключенческие романы с броскими названиями. Они выходили в серии с яркими обложками.

— Мартин? Писатель? Автор «Города проклятых»?

В темноте послышался вздох.

— В этой стране больше не уважают тайну псевдонима.

— Прошу прощения за бестактность. Дело в том, что я относился с глубочайшим пиететом к вашим книгам, рассматривая их как инструмент познания с точки зрения схоластики. Так получилось, что мне стало известно, что именно вы водили пером великого Игнатиуса Б. Самсона…

— К вашим услугам.

— О, послушайте, сеньор Мартин, как приятно познакомиться с вами, хоть и при столь плачевных обстоятельствах, поскольку я много лет являюсь вашим горячим поклонником…

— А может, заткнемся, салаги, тут ведь люди пытаются поспать, — пророкотал раздраженный голос из соседней камеры.

— То вещала сама радость, — вмешался еще один собеседник. Его голос доносился из камеры дальше по коридору. — Не обращайте внимания, Мартин, пусть себе засыпает, и его заживо сожрут клопы, начав с причинного места. Давайте, Мартин, вы ведь расскажете нам одну из своих историй? О Хлое…