Роберт Ирвин - Пределы зримого

Не замечая моего беспокойства, Тейяр продолжает развивать свою мысль:

— Нет, разумеется, дело не в этом. Просто «добро» кажется нам добром потому, что о нем хочется и нравится думать. Покупая вещи и пользуясь ими, мы интернализуем их — превращаем в часть нашего мира. Да-да, наша личность, наше самосознание строится из кирпичиков обладания «добром». Ты понимаешь, к чему я клоню? Нет? Ну что ж, ничего страшного, ты сама придешь к этому. Я верю в тебя, Марсия. Твой талант домохозяйки оказал экспедиции неоценимую помощь. Кто-то — кажется, Эмерсон — сказал, что гениальность заключается в безграничной способности взваливать на себя труды и заботы. Твоя гениальность, Марсия, — именно такого рода. — Тейяр вздыхает. — Тебе обязательно нужно почитать Эмерсона. Но сейчас я хотел подвести тебя к другому: вещь, которая лежит у тебя на ладони, не относится к «добру». Это «зло». Зло — даже думать о нем.

Священник подозрительно косится на комок, постепенно обретающий форму под кисточкой и тряпочкой.

— Честно говоря, я уже жалею, что показал тебе эту штуку, — сообщает он мне. — Глупо было с моей стороны вообще приглашать тебя в экспедицию. Ты же чувствуешь зло в этом предмете?

Я не знаю, что ответить.

— Я… не стала бы утверждать… может быть, я вообще… — Мои мысли спутываются в беспорядочный клубок. Вполне возможно, что даже думать об этой вещи не стоит. Мое сознание напоминает сейчас застывающее желе — мысли текут медленно, останавливаясь и возвращаясь назад. Сегодняшняя находка чем-то напоминает это состояние. Предмет не тяжел. Его поверхность бугриста и липка. Он мягок — подается под моими настойчивыми пальцами и обволакивает их. Когда я вытаскиваю пальцы обратно, они кажутся жирными на ощупь. Ощущение такое, словно, играя в жмурки, неожиданно сунула руку в мусорное ведро. Пластичность перегноя, податливость большого комка плесени в сочетании с долей сладко-жирной липкости меда, смешанного с маслом. Фразы с трудом рождаются в моей голове, даже границы между словами не столь отчетливы, как обычно. Тем не менее я знаю, что это за вещь, более того — я знаю, зачем я нахожусь там, где нахожусь. Я никогда не забывала о противнике, с которым сошлась лицом к лицу. Просто когда сознание абсолютно ясно, я опасливо предпочитаю не думать об этом. Все время, что мы находимся здесь, в палатке, это знание сидело в одном из дальних, наглухо запертых чуланов моего мозга. Очень скоро оно вырвется на свободу.

— Есть мусор материальный, а есть интеллектуальный. В руках ты держишь образец первого, твои же мысли — воплощение второго. — Священник по-отечески улыбается мне. — Я вижу, что тебе страшно. Марсия, с моей стороны было не столько глупо тащить тебя в экспедицию, сколько эгоистично. Понимаешь, ты была нам так нужна. Кто, кроме Марсии, смог бы вдохновить наших кули прокопаться сквозь столько слоев пыли, земли и просто грязи? Кто, как не Марсия, добился того, что раскоп поддерживался в идеальной чистоте и порядке? Кто другой мог так ловко и бережно придать первозданный вид нашим находкам, да еще и сделать этот клочок пустыни уютным, как родной дом? И при всем этом я очень виноват перед тобой, Марсия, ибо женщине здесь не место.

Я отвечу. Я не могу не сказать того, о чем думаю:

— Это не вы убедили меня ехать в экспедицию, святой отец. Я была сюда призвана.

— Призвана — в эту жизнь? Как? И кем?

— Не знаю, как вы называете его, святой отец. Я зову его Мукором. Это… возможно, это Дух Нечистоплотности.

Тейяр крестится.

— Да смилостивятся над тобой небеса, дитя мое! Неужели ты видела этого Духа?

— Да, и боюсь, мне еще предстоит встретиться с ним. Вот почему я была послана сюда. Посмотрите на то, что лежит у меня на ладони.

Крупинки земли еще остаются на поверхности мягкого комка, вздрагивающего у меня в руках. На его поверхности вздуваются и лопаются крохотные пузырьки. Среди пузырьков я замечаю появляющиеся нити плесени. Ужас охватывает меня, я едва не теряю сознание. Вот я уже слышу шипение Мукора. Мне с трудом удается сфокусировать взгляд на лице Тейяра: выдубленная ветрами, изрезанная морщинами кожа сливается со складками коричневого брезента палатки. Голос священника доносится до меня еле слышно — словно издалека. Я с трудом могу узнать его в хоре других голосов; да, на меня обрушивается поток других голосов…

— …источник изначального зла, родник грязи, резиденция нашего Принца. Это отсюда заколдованная нашим Принцем Черная Смерть ринулась в мир, всадница, скачущая на спинах крыс и блох. Отсюда им был отдан приказ отравлять колодцы кочевников-скотоводов, что мгновенно перенесло брюшной тиф на не ведавшие гигиены кухни Запада…