Роберт Ирвин - Пределы зримого

А теперь — вернемся к бледному воспоминанию о печенье и кафе. Это воспоминание идеально подходит к гостиной. Я вообще ярая поклонница упорядочивания воспоминаний с целью их скорейшего извлечения по мере необходимости. В общем-то, это самый обычный мнемонический способ. У меня в уме есть своего рода образ моего дома, Дома Памяти, и в каждой его комнате я мысленно помещаю те или иные воспоминания, которые нужно сохранить. Большинство единиц хранения более или менее равномерно распределено по дому, но примерно каждая пятая из них — из вороха полезной информации, фактов и историй — складирована в ванной комнате. Частично это из-за того, что ванная обычно чисто вымыта и хорошо освещена, поэтому в ней легко разыскать нужную вещь.

А кроме того, весьма приятно покопаться во всем этом барахле, когда ты находишься в ванной, например, в минуты умственной расслабленности, сидя на унитазе. Вот числа — те точно распределены по дому абсолютно равномерно. Пятерка хранится в кухне. Она желтая и, поблескивая, парит у стены напротив окна. Зеленая единица и темно-синяя девятка засунуты вдвоем в туалет на первом этаже. Двойка хранится у входной двери, а ближе к середине холла висит под потолком черная шестерка — почти над самым пятном плесени на ковре.

Четыре и семь расположились в противоположных углах гостиной, той самой, где я сейчас председательствую на утреннем кофе. И хотя я прекрасно отдаю себе отчет в том, что все мы по-разному рисуем в воображении числа, мне кажется, нетрудно будет прийти к единому мнению по поводу идеального расположения четверки и семерки в гостиной. Ведь обе эти цифры так явно обозначают праздник, веселье, шумную вечеринку. Вы согласны? Может быть, мне стоит заговорить об этом, хотя бы для того, чтобы оборвать их споры о вьетнамской войне и женских образах в голландской живописи. Жаль, нет, мне действительно очень жаль, что я не могу достаточно долго сосредоточиваться на том, о чем говорят мои гостьи. Наверное, когда они уйдут, мне нужно взять блокнот и попытаться восстановить по памяти содержание их разговора — сколько удастся. Если делать это регулярно, то в итоге можно создать своего рода картотеку, оперируя сведениями из которой, я смогу более или менее сносным образом поддерживать общую беседу.

А если все же вернуться к числам, то три и восемь находятся в столовой — через коридор от гостиной. Я не знаю точно, почему они оказались именно там. Единственное объяснение, которое приходит мне на ум, это то, что там, в столовой, у нас стоит телевизор. В его компании мы с Филиппом составляем тройку, а восемь — это максимальное число гостей, которые могут сидеть за нашим столом. Впрочем, все это — лишь мои догадки. Десятки я распихала по спальням на втором этаже; часть из них попала в ванную, часть — на крыльцо. Сотни и прочие кратные десяти числа по мере надобности извлекаются из всякого барахла, валяющегося на чердаке. Все это стремится к бесконечности, которую воплощает затянутое облаками небо над моим домом. Перед тем как оказаться в «подполье», стать домохозяйкой, я вела курс математики в колледже (боюсь, не в самом престижном). И, как многие математики, которые куда лучше меня разбираются в булевской алгебре и тому подобном, я не слишком-то успешно произвожу простейшие арифметические действия вроде сложения или вычитания. И вот, занимаясь суммированием присланных счетов, я как-то обнаружила, что в этом нелегком деле мне помогает хождение по дому — из комнаты в комнату: это позволяет мысленно представлять себе слагаемые и делать их намного более осязаемыми. И знаете — сработало и продолжает работать! Впрочем, не могу не признать, что иногда я, входя в какую-то комнату, обнаруживаю, что не могу вспомнить, зачем я сюда пришла: ну, например, чтобы взять из комода пару носков для Филиппа. Разумеется, все способы улучшить память действуют до определенного предела, и все же… Я даже подумывала написать об этом в журнал «Домашняя хозяйка». Глядишь — и опубликовали бы в рубрике «Совет месяца».

Единые в своей болтовне, они сели поближе друг к другу, головы их почти соприкасаются. Я — с краю, напряженно улыбаюсь (нечищеные зубы). Гостиную я убрала еще вчера, когда вспомнила, что сегодня придут гости. И даже здесь, в «комнате для лучшего», у Плесени есть союзники. Да как же этого можно не заметить? Я усиленно пытаюсь вникнуть в суть разговора о мужчинах, которые не снимают обувь, когда… бесполезно. Тем временем Стефани все талдычит о своей феминистской выставке, Гризельда и Мэри обсуждают нового викария, а остальные раскрыв рот слушают Розмари, торжественно вещающую о своем романе — черт бы его побрал!