Роберт Ирвин - Арабский кошмар [litres]

Долгое время я рано ложился спать. Хотя чтение в здешних краях – искусство не очень распространенное, я, признаюсь, люблю предаваться этому занятию, особенно в постели. В высшей степени приятно оно, как я обнаружил, когда лежишь, подперев книгу коленями, чувствуешь, как тяжелеют веки, и уносишься в сон, уносишься далеко-далеко, да так, что поутру трудно понять, где кончилось содержание книги и начались сновидения. Лучше всего для подобной цели подходит повествование о нравах и обычаях какого-либо экзотического народа.

Не менее долгое время я намереваюсь написать путеводитель по здешним краям или роман, путеводитель в форме романа или роман в форме путеводителя, во всяком случае – повествование, предназначенное для чтения в постели. Написание книги, где герои и злодеи фабулы должны совершить путешествие по местности, которую я желал бы описать, – задача чрезвычайно трудная, но выполнимая. Ныне я ложусь спать поздно, а если лягу пораньше, мне не дают уснуть необъяснимые страхи, но, лежа во тьме и в холоде, я начинаю отчетливее видеть форму своего будущего повествования.

Город Александрия западным путешественникам и читателям известен сравнительно неплохо. Другое дело – Каир, в Каире, я уверен, более, чем где-либо, чужестранцу требуется проводник, ибо, хотя главные памятники города у всех на виду, его соблазны эфемерны, до них не так легко добраться, и хотя тамошние жители могут с улыбкой приветствовать чужеземца, берегитесь, ибо все они – шарлатаны и лгуны. Если сумеют, они вас одурачат. Я смогу вам там помочь. Более того, я покажу, каким бывает город не только днем, но и ночью, и давно желаю показать, каким он предстает в снах и вожделениях его обитателей. В противном случае этот путеводитель был бы абсолютно лишен смысла.

Должно быть, нынче жарко, но, по-моему, очень холодно…

– Каир. – Драгоман с нескрываемой гордостью показал вперед, хотя город был виден уже более часа. И уже более часа, как вдоль дороги появились шатры бедуинов и тюрков и редкие лотки мелочных торговцев. Через несколько минут им предстояло миновать предместье Булак и въехать в ворота аль-Кантара. Их зубчатая каменная кладка с огромными щелями была мистификацией, в лучшем случае – символом защиты, ибо ничего не защищала. Их полуразрушенные стены были буквально завалены ветхими домишками и лавчонками, которые притулились к ним, ища поддержки. За ними высился лес минаретов, куполов и прямоугольных башен.

«Каир – вот он, Вавилон, Великая Блудница, город множества ворот, откуда войска магометанских всадников несут чуму и смерть в земли христиан. Там Черный Папа сарацинов держит свой двор и плетет сети, дабы накрыть ими и уничтожить христианский мир, оттуда шлет он нам на гибель армию наемных убийц, еретиков и отравителей. Иерусалим, Акка, Фамагуста – сколько городов пало пред его войсками и сколько еще падет, прежде чем вы опомнитесь? Многие ли еще не томятся в неволе в Египте и не гнут, подобно сынам Израилевым, спину на фараона? Сей сатанинский город во власти дьявола и сам властвует с дьявольскою силой, ибо многие ушли в Египет и не вернулись. Воины Христовы, к вам мы взываем…»

Бэльян размышлял о слышанной им проповеди в защиту Крестовых походов, которую тремя годами раньше произнес в Ферраре фра Джироламо. Каир казался мирным и привлекательным, совсем не похожим на великий Вавилон, город множества проповедей и трактатов. Он безмятежно грелся в лучах желтого предзакатного солнца.

Драгоман уже ускакал договариваться с караульными у ворот. Ближе к вечеру каждый член группы заплатит равную долю въездной пошлины. Драгомана наняли еще в Александрии – не столько как проводника, ибо по дороге из Александрии в Каир едва ли можно было заблудиться, сколько для того, чтобы от имени группы вести переговоры о пище, жилье и чертовски часто взимаемых в пути пошлинах. Лишь немногие в группе могли похвастаться хотя бы слабым знанием арабского. Объединились они случайно, собравшись в отряд для защиты от нападений разбойников и произвола мамлюкских чиновников (что в сущности одно и то же).