Дэвид Мэйн - Ковчег

Хам стоит от меня в нескольких шагах, тяжело дыша, руки в боки. Он всегда был плотным, а сейчас сильно раздался в поясе. На его фигуре сказались обильные урожаи, что мы собрали за этот и прошлый год. Он в два раза сильнее меня и в три — Яфета, но начинает задыхаться, даже когда переходит на быстрый шаг.

— Но лучше все-таки сходи.

— Куда?

— В шатер.

На его лице странное выражение, словно он давит смех, хотя вроде говорит о чем-то важном. Иногда брат становится для меня загадкой. Я иду к шатру, меня окликает Бера:

— Мне идти?

— Наверно, нет, — отвечает Хам. Клянусь, я слышу, как он хихикает у меня за спиной.

Яфета мы находим в винограднике. Хам окликает его, и Яфет с неохотой оставляет работу. С самого начала он взялся за нее с не свойственной ему энергией — раньше я такого за ним не замечал. Словно он пытается сделать в полторы руки работу, с которой никогда не справлялся даже двумя.

Пока мы идем, я обшариваю глазами небо, деревья, речку. Все вроде спокойно. Никаких тревожных знамений не видно. Даже пара толстощеких белок, выглядывающих из-за дерева, — лучший знак, на который только можно надеяться.

Когда мы подходим к шатру, я уже не сомневаюсь, что Хам едва сдерживает смех. Яфет ловит мой взгляд, а я пожимаю плечами.

— Туда, — показывает Хам.

Шатер-трапезная пуст. Мы склоняемся, чтобы пройти в спальный шатер, и чуть не наступаем на отца. Он лежит на спине поперек пары соломенных тюфяков, раскинув руки в стороны. Рядом с головой на земле краснеет лужица. Решив, что это кровь, я на мгновение замираю в ужасе, но тут же вижу разбитую чашу и опрокинутый кувшин. Все равно, плохо дело. Через секунду я замечаю еще кое-что.

— Ребро Адамово, — тихо выдыхает Яфет.

— Вам не кажется, — усмехается за нашими спинами Хам, — что старик на этот раз позволил себе лишку?

Отец наг и тощ. Он похож на ощипанную курицу. От этого зрелища мне становится стыдно, и я отвожу глаза, но все же успеваю заметить возбужденный член отца. Яфет тоже отворачивается. Но в тесном мраке шатра взгляд упереть не во что, и мы смотрим на Хама.

Он стоит у входа, задыхаясь от смеха:

— Видали… вы видали… О Яхве, прожил шесть сотен лет, а ему все хочется!

Во мне закипает ярость:

— Заткнись, Хам.

Мой брат продолжает фыркать, не в силах сдержаться.

Тут Яфет меня удивил.

— Твой смех над отцом делает тебя полным ничтожеством, — говорит он.

— Он же просто старик, — возражает Хам, утирая глаза.

— Может быть, и так, — вразумляю его я, — но он все-таки твой отец.

Хам пожимает плечами.

Я чувствую себя предателем. «Может быть, и так». По сути дела, это означает: «Да, он просто старик, но он твой отец, и потому ты должен делать вид, что уважаешь его».

Неужели я и впрямь так думаю?

Яфет пробирается в шатер-трапезную, где лежит отрез расшитой ткани, аккуратно свернутый Берой, и пытается развернуть его.

— Сим, помоги.

Я вспомнил те секунды, когда дно лодки коснулось суши. Вспомнил, как мы все ждали момента, когда отец произнесет наконец благодарственную молитву, которой так и не последовало. Вспомнил, как произнес молитву сам. Вспомнил дрожащие руки отца, жалость к нему и то, как помог ему подняться с колен. Я и не думал тогда насмехаться над ним и вести себя как Хам. Но сильно ли отличались мои чувства от чувств брата?

— Сим.

Не знаю. Сложно сказать. Почему люди должны меняться? Почему они не могут навсегда остаться прежними? Тогда все было бы гораздо проще.

— Сим, помоги. Ты что там запропастился?!

— Ребро Адамово, — хихикает Хам. — Вы бы себя видели.

Я берусь за один край ткани, Яфет — за другой. Пятясь, мы заходим в спальный шатер, не поворачивая голов, чтобы не глядеть на отцовский срам. Хам выскальзывает наружу. Мы с Яфетом накрываем отца тканью. Бера окрасила ее в желтый цвет, символизирующий удачу. Мы поднимаем опрокинутый кувшин, собираем осколки чаши. И стоим.

— И что теперь? — спрашивает Яфет.

— Пусть отдохнет.

— Двигать его не будем? Может, положим на тюфяк?

Я размышляю над предложением Яфета.

— Лучше не надо. С другой стороны, он обращен головой к закату, а это плохо. Возможно, его и впрямь надо подвинуть.

Несколько мгновений мы стоим в молчании. Если начнем перекладывать отца, то можем его разбудить. А положение и без того ужасно неловкое.

— Пусть лежит как лежит, — говорит Яфет.

— Хорошо.

Хам стоит снаружи и почесывает брюхо.