Дэвид Мэйн - Ковчег

Ной прочищает горло. Они поднимают головы.

— Привет, па.

Хам не произносит ни слова. Ной поворачивается к нему и полнозвучным голосом говорит слова, над которыми так долго думал. Подбородок не дрожит, рука крепко сжимает посох.

— Внемли мне Хам. Отныне и вовеки проклят будет сын твой Ханаан.

Хам бледнеет.

— Рабом он будет дядьям своим, братьям твоим, и сыновьям братьев твоих, двоюродным братьям своим.

— Рехнулся, что ли? — шипит Хам. — Был полоумный, а теперь совсем из ума выжил?

Яфету Ной говорит:

— Благословен ты, и сыновья твои, и сыновья сыновей твоих.

Яфет склоняет голову, словно он, а не Хам виновен в проступке.

Хам кипит от ярости:

— Да вы бы все погибли, если б не я!

— Мы бы все погибли, если б не Яхве, — резко отвечает Ной.

— Ну и идите куда подальше. В следующий раз, если что случится, на меня не рассчитывайте.

Ной с трудом сдерживает гнев. С Хамом всегда было трудно, но сейчас нельзя терять голову, иначе Хам не усвоит урок, который Ной хочет ему преподать.

— Судить может только Яхве.

Хам широко раскрывает глаза.

— Тебе не худо запомнить это самому, — рявкает он и выходит из развалин ковчега на солнечный свет.

Ной тяжело вздыхает. Кажется, Хам ничего не понял.

— Господи, дай мне терпения, — шепчет Ной.

За спиной покашливает Яфет:

— Па.

Ной не слышит. Он уходит прочь, глубоко погрузившись в мысли. Яфет медлит несколько мгновений, а потом возвращается к своей работе — рубит на дрова корабль, принесший их в эти земли.

Похоже, едем мы в дождь. Льет уже несколько недель. Это не потоп, а так, морось, обрывающая жухлые листья с деревьев и пробирающая холодом до костей. Дети, к счастью, полны сил, невзирая на погоду. Но мы, старички, на сырость реагируем чутко, и меня, например, мало вдохновляет перспектива отправиться в путь незнамо куда по такой слякоти. Бог поможет, это я уже поняла. Но я бы не возражала подождать, пока Он (интересно, богохульство ли так думать?) не сделает так, чтобы стало посуше.

Хлопот полон рот. Мы берем по паре ослов и быков, лошадей и еще скота (из того, что я привезла из своего путешествия: меньше и послушней быков, но гораздо глупее). Шесть коз и ягнят и дюжину цыплят. Получается небольшой караван. И еще дети — их у нас теперь четверо. Сим займется большими животными, так что за маленьких — и двуногих, и четвероногих — отвечаю я. «Хорошо, что не надо опасаться разбойников», — думаю я, но когда вспоминаю, что случилось с разбойниками (равно как и со всеми остальными), мне становится стыдно.

Быки потянут груз. Все что нам нужно, мы либо возьмем с собой, либо найдем по дороге. Места мало, поэтому мы берем только самое необходимое: несколько отрезов шерсти и ткани, маленький ткацкий станок, который смастерил Сим, зерно для посевов, сушеные фрукты, мед, оливки, сыр. Для начала новой жизни негусто, но после десяти месяцев, проведенных на лодке, я уверена, что мы справимся.

Что нас ждет на юге? Илия утверждает, что за горами раскинулись плодородные равнины, а за ними — море. Откуда она это знает, ума не приложу. Она иногда уходит и где-то пропадает по полдня. Может, она забралась на какой-нибудь высокий холм и что-то разглядела вдали? Она утверждает, что дождь приходит с юга, а значит, где-то вдалеке много воды. Более того, она говорит, что б о льшая часть туч проливается дождем, так и не добравшись до нас, а значит, там, куда мы идем, должно быть много рек и озер. Надеюсь, она права. Ход ее мыслей ставит меня в тупик, поэтому я предпочитаю держать язык за зубами.

Близняшки учатся говорить. Они уже давно издают всякие звуки, и некоторые им удается сложить в слова. Они называют меня мамой, а Сима папой. Когда муж впервые это услышал, он отвернулся, но я видела, как он был растроган. Сим не часто проявляет чувства, и это мне в нем нравится. Я такая же. Но он великодушный. Будет интересно смотреть, как он старится.

В другой раз мальчик начал лепетать: «Яхве! Яхве! Яхве!» Я глянула в спальный шатер и увидела, что он стоит на коленках и тычет рукой в Ноя. Старик выглядел полусонным и обиженным, за что я не могу его винить.

— Это дедушка, — поправила я ребенка, взяв его на руки. — Это не Яхве, глупыш, а дедушка.

— Яхве! Йоу-и-и! Йо-йо-йо!

Свекор сонно моргал глазами.

— Цыц, — сказала я.

Я понесла ребенка в другой шатер, якобы накормить, а на самом деле мне просто хотелось отсмеяться, но не при отце.

Сегодня я завязываю в узлы материю, которую мы берем с собой. Илия вяло вращает веретено, а Мирн чешет шерсть. Я себе уже выткала все что нужно, но не прочь протянуть руку помощи. Мне нравится ощущать нить кончиками пальцев, смотреть, как скользит челнок, а кусок ткани, становясь все больше и больше, приобретает фактуру и форму. Мирн ткет равнодушно, она отвлекается (в результате текстура ткани неравномерна: то там, то здесь дырки, словно выбитые зубы), а Илия вообще безнадежна. Больно смотреть, как она занимается делом, которое со всей очевидностью ненавидит. Мне жаль ее детей, б о льшую часть детства им придется пробегать нагишом.