Дэвид Мэйн - Ковчег

Тут появляется Сам.

— Мне нужен твой совет, — начинает он, словно я не предлагала целыми днями свою помощь.

Я откладываю белье в сторону. Когда говорит Сам, лучше слушать с полным вниманием.

— Плохо дело. — Он горестно качает головой.

Я собираюсь с духом, готовясь к худшему. Чего нам ожидать? Орды змей или огненного града с неба?

Потом он рассказывает мне, что мальчики должны разойтись и основать свои собственные маленькие поселения.

— И это все, о чем ты беспокоился? — вырывается у меня.

Он тут же замыкается, и я иду на попятную:

— Я думала, нас ждет что-то ужасное — снова наступит конец света. Но в Его задумке есть смысл.

— Да? — холодно спрашивает он.

— Конечно. Он опустошил землю и сейчас хочет заново ее заселить. Он погубил целые народы и ныне желает дать начало новым.

Несмотря на то что Сам хмурится и тяжело вздыхает, я чувствую облегчение. Река, деревья, все, что сейчас передо мной, не станет жертвой наводнения или пожара. Мои дети будут жить, по крайней мере, пока у них не появится по несколько детей. Не самое суровое из испытаний, которые есть для нас в запасе у Яхве. Он мог обрушить на нас болезни или, скажем, нашествие саранчи.

Сам смотрит сверкающими глазами на реку.

— Я надеялся… — хочет он что-то сказать, но обрывает фразу. — Я надеялся…

Некоторое время мы сидим молча.

— Мы останемся одни, — наконец произносит он.

«Останемся, — думаю я. — Может, в этом вся соль. Неужели это его так пугает?»

— С этого мы начинали, — напоминаю я ему.

— Да, но… — Он разводит руками. — Нам вдвоем будет непросто.

Не спорю. Но все же не так плохо, как могло бы быть.

— Взгляни, — я киваю на абрикосовые деревья. — Фруктов столько, что ветки клонятся к земле. Насушим на зиму абрикосов и гороха. Рыба в речке круглый год, она ленивая, плавает медленно. Есть козы и куры. Так что голодать не будем.

Кажется, Самого я не убедила, но мне нужно возвращаться к стирке. Пока стираю, шепчу молитву. Свою. Не все ж ему одному молиться.

Я говорю Яхве: «Спасибо Тебе, что не обрушил на мир новые бедствия. Спасибо, что предоставил несчастным душам еще один шанс. И спасибо за радугу, если она знаменует то, о чем я подумала, — окончание бурь».

Он не отвечает. Ничего страшного, ответа я и не жду. Я просто вставила пару слов в разговор. Большего мне и не надо.

Через шесть месяцев женщины разродились. На этот раз девочками. Наступила зима, холоднее, чем в прошлом году. Рыба в реке все еще плавает, но мороз уже разбрасывает по земле сверкающую пыль, а вода, оставленная до утра на улице, покрывается тонкой корочкой льда. Сим впервые видит лед и кричит в ужасе: «Вода обратилась в камень!» Все цепенеют от страха, и Илии приходится объяснять, что произошло на самом деле. Днем становится теплее, лед тает, беспокойство улетучивается, и всех охватывает веселье.

Ной созывает семейный совет. Они собираются в спальном шатре, потому что шатер для трапез уже слишком мал, чтобы всех вместить.

— Через несколько недель вы должны уйти, — мрачно объявляет он.

Повисает молчание, которое нарушает только лепет младенцев.

— Отче, ты не мог бы объясниться? — спрашивает за всех Хам.

— Так было сказано. — Ной тычет пальцем в потолок шатра.

— Ага.

— Мир опустел. — Ной ерзает на месте. — Нам велено снова его заселить. Сим и Бера со своими детьми отправятся на юг, Хам и Илия — на восток, Яфет и Мирн — на север. И земля заполнится вашими потомками.

— А ты, отец?

— Мы с матерью останемся здесь, — говорит Ной. «Прозябать», — добавляет он про себя.

Все ворочаются. Ной знает, велик риск, что его ослушаются: здесь хорошо жить. Все надеялись, что испытаниям пришел конец. Он может рассчитывать на Сима, но Хам недовольно дует губы, а Яфет, похоже, сбит с толку. Первым молчание прерывает Яфет:

— Па, сейчас середина зимы. Не лучше ли обождать до весны?

— Посевная, — буркает Хам.

Ной кивает:

— Если поедете сейчас, то поспеете к посевной. Если выедете весной, доберетесь только к лету, и зимой придется голодать.

— И так, и так будет трудно, — возражает юноша. — Дети еще маленькие и…

— Да, будет трудно.

В шатре опять гнетущее молчание: словно кто-то из закромов достал старое, покрытое плесенью одеяло. Мрачное настроение не может развеять даже вино с медом. Наконец Илия говорит: