Ральф Ротман - Жара

Он взошел на мосток. Чем дальше их уносило в озеро, тем медленнее плыли кораблики, натягивая за собой длинные струны отражений огоньков в темной воде, легкое дуновение ветра колебало их, и в тишине, которая сама скользила, словно тень, ему вдруг вспомнилась та песня, слова которой ему перевела Люцилла. «Держись, старый дуб! Цепляйся за жизнь! Тебе всего-то каких-то сто лет!»

Он долго смотрел корабликам вслед, даже немного замерз, застегнул доверху молнию на пуловере. Скрестил на груди руки, закрыл ненадолго глаза и потом обнаружил, что они все исчезли, то ли погасли, то ли потонули, а озеро вновь плыло в своей неподвижности, и под вязами на другом берегу снова возник неподвижный силуэт серой цапли, он даже смог различить короткие топорщащиеся перышки у нее на макушке.

Собаки залаяли громче. Когда он подошел к дому, Тыцу, Марек и Люцилла все еще не вернулись. Он составил в мойку посуду, стаканы, вытер стол и пошел в свою комнату, лег, не раздеваясь, на кровать. Но не смог заснуть — он ждал при открытой двери. Один раз зашел старый Якуб, заглянул в помещение, что-то прошептал и, прежде чем Де Лоо успел зажечь лампу, снова исчез. Под утро по двору прошла его коза, она тащила за собой цепь с колышком, потом проследовало семейство ежей, и когда по ту сторону озера стало светать, он собрал свою сумку. Кое-что из вещей он перекинул через руку и пошел, держа в руках тряпичные кеды, босиком по траве к машине. Ворота стояли открытыми, на дороге валялись детские игрушки, пестрая книжка с картинками, и еще не слышно было ни одного петуха. Свернувшись калачиком, на чурбаке с зазубринами от колуна спала кошка, и Де Лоо повернулся, отступив на шаг. Он попал ногой во что-то мягкое. Прохладное и мягкое, легкое и скользкое. Горстка отрезанных волос.

Молодой птенец, уже достаточно большой, практически научившийся летать, выглянул из гнезда, но не издал ни звука. Солнце стояло низко, но все еще освещало ветви деревьев, лучи так и пронизывали листья каштанов, блеклые и увядающие, сплошь и рядом уже в дырочках, птенец, возможно, принял резко очерченный на фоне неба силуэт за птицу своей породы, ту, что приносила ему пищу, кусочки падали, птенчиков голубей. Во всяком случае, он широко разинул клюв, держал наготове свою бездонную пасть, а та другая птица раскинула крылья и быстро оглянулась назад, прежде чем нагнуться и выклевать ему глаза. Она сделала это не торопясь, двумя точными ударами, и когда из его глазниц брызнула кровь и покатилась густыми каплями, быстро следовавшими друг за другом по его белому оперению на груди, птенец затрепыхался, дико забил крыльями и начал истошно кричать, призывая на помощь родителей.

Ястреб вонзил ему когти одной лапы в спину, другой крепко держался за склеенные пометом прутья и сухие ветки. Ветер топорщил коричневое и серо-бежевое оперение его сильного тела, и ни одна из сорок, прилетевших из сквера и наблюдавших за происходящим с расположенных вокруг домов, не рискнула даже приблизиться к дереву. Громко крича и ругаясь, прыгали они с карниза на карниз, с трубы на антенну и обратно, двадцать или больше птиц, причем длинное хвостовое оперение сорок вздрагивало и качалось, и если одна из них решалась подлететь к каштану, ястребу, стоявшему обеими когтистыми лапами на оглушительно орущей жертве, достаточно было только поднять голову и глянуть на нее своими неподвижными желтыми глазами, как сорока тут же поворачивала назад и присоединялась к остальным, сидевшим на крышах домов или газгольдера.

Только родительская пара набралась наконец решимости подлететь к дереву, снизу, подальше от гнезда, откуда, перескакивая с ветки на ветку, они стали осторожно подниматься все выше и выше, то и дело наклоняя голову набок, высматривая, что и как, и прислушиваясь к тому, что происходит наверху, они звали свое дитя. Но наверху все стихло, никто больше не оборонялся и не сопротивлялся, и они тихо затрещали по-сорочьи, когда первый белый пушок, еще розовый у основания перышек, а вскоре после этого и черно-зеленые блестящие перья хвоста и крыльев закружились в воздухе, падая мимо них вниз.

Кровь сочилась из донышка гнезда, падала светло-розовыми на свету, черными в тени каплями на землю, обе взрослые птицы потерлись немного клювами об окровавленные ветки и стремительно вылетели вдруг из листвы, взмыли вверх, непривычно для себя войдя в штопор, словно потеряв от горя и ненависти голову, поднялись над гнездом с сидящим на нем ястребом в самое небо, чтобы потом, подбадриваемые громкими трескучими криками сорок, атаковать хищника в стремительном падении вниз.