Ральф Ротман - Жара

По обочинам дороги сверкает росой клевер. Новые деревянные ворота под каменной аркой открыты; перед сараем стоит черный «мерседес»; сарай — высокое дощатое строение, покрытое кровельной дранкой, — прикрывает участок от холодных северных ветров, имеющих соленый привкус моря. Раньше здесь стояла запрягаемая шестеркой лошадей длинная телега с решетчатыми боковыми стенками, полная соломы; сейчас ее кузов подпирает только несколько проржавевших велосипедов.

Перед сараем — газон с круглой клумбой посредине, цветут георгины. Траву недавно скосили, неубранные стебли травы налипают на кроссовки. Солнце стоит еще невысоко над оставленными под паром полями, раскинувшимися по холмистому склону по другую сторону озера, длинные тени накрыли цветы, а из дома, из широко распахнутого кухонного окна, доносится запах кофе. Простой, но очень просторный деревенский дом на каменном фундаменте и под четырехскатной крышей, где под желобом гнездятся ласточки. Дом стоит вдоль южной границы участка, за ним еще только огород и замшелая стена из натурального камня.

Несколько смещен по периметру и потому не сразу виден, когда входишь во двор с улицы, бывший хлев для свиней и остальной мелкой живности, небольшое кирпичное строение, излучающее дневное тепло даже тогда, когда над краем участка уже загораются первые звезды. Зеленая двустворчатая дверь открыта, виднеются протравленные половицы и часть кровати, перед ней на полу дорожная сумка.

Газон слегка поднимается в гору, и на самом его верху располагается под прикрытием густой липы с коротким, но очень толстым стволом перестроенный коровник, вытянутое в длину строение барачного типа, замыкающее двор и придающее ему форму открытого с одной стороны каре. Несмотря на время года, зелень дикого винограда смотрится на фоне розовой штукатурки стен так, как будто только что распустилась — нежно-зеленые листочки, почти прозрачные на солнце, которые, пожалуй, только на следующее лето дотянутся до крыши. В этом помещении, помимо музыкальной студии, заваленной кейбордами и гитарами, с микшерным пультом и разными музыкальными компьютерами, размещаются еще стойка бара, бильярдный стол и камин, а за стеной снаружи проходит дорожка для боулинга, с низким, по щиколотку, ограждением, бывшим цементным бортиком выгребной ямы — вместилища навозной жижи; дорожка тщательно утрамбована — ни камушка, ни соломинки.

Студию затеняют вишни, а по другую сторону тонких побеленных стволов, где траву не скашивали и где верхушки кустов дрока качает теплый ветер, земля идет под уклон, словно делает длинный свободный выдох, убегая на восток и устремляясь к озеру, этому зеленому зерцалу воды, сверкающему на солнце и уплывающему вдаль за заросли ольхи на берегу.

Долге… Несколько домов среди деревьев, поля вокруг — сказочный сон, вобравший в себя целую жизнь, способный воскресить и оживить в памяти все, стоит лишь произнести это слово…

В доме никого, в кофеварке клокотала вода и капала через фильтр. Он стал подниматься по лестнице. Ее комната стояла открытой, стеганое одеяло лежало перекинутым через подоконник. Возле рюкзака брошены трусики и сандалии, а на другой стороне коридора, в комнате Марека, никого и ничего. Только Катарина, его черная с рыжими пятнами кошка, спала, свернувшись калачиком, на его постели, и Де Лоо, широко расставляя ноги и перешагивая через белье и ноты, прошел к окну и повернул набалдашник ручки. Как пригоршня желтых и белых, брошенных в воздух лепестков, запрыгала и запорхала стайка бабочек над лужайкой.

Он услышал гитару и одно или два слова, сказанные Люциллой, ее он, правда, не видел, но ее отфыркивание и плескание звучало, казалось, рядом, хотя этого никак не могло быть; он направился в кухню и налил в термос кофе. Потом взял три чашки из шкафа, масло и хлеб, поставил все на поднос и пересек двор. Дорожка по заросшей луговине вилась долго, и крыши деревни уже наполовину скрылись из виду, даже петушок на церковной колокольне и тот исчез. Кругом ни души, только соседская коза паслась неподалеку, и чем ближе он подходил к озеру, тем тише становилось вокруг.

Уже чувствовалось, что будет жара. Марек, в грязной майке и спортивных трусах, поднял руку, ухмыльнулся несколько смущенно. Он ни слова не говорил по-немецки и знал только отдельные английские слова, и когда Де Лоо спросил его, не groggy [48] Вялый; без сил; с похмелья (англ.). ли он, он только затряс головой. «No, no, — сказал он. — Аспирин».