Иван Сажин - Полигон

Они стояли друг против друга в вызывающих позах, В голосе Русинова отчетливо слышалась спокойная рассудительность, тогда как Евгений все больше и больше горячился.

— Слишком много берешь на себя! — выкрикивал он. Почувствовав, что от напряжения подрагивает колено, отступил к столу, оперся.

— Да-а, теперь ты глядишь на меня так, словно я враг тебе. С чего бы это, Женя? — грустно молвил Анатолий.

— Не суйся, куда не просят, не будь затычкой в каждой посудине, и я не стану так смотреть на тебя.

— Такой уж у меня характер.

— Ха-ра-а-ктер!.. Знаю я твой характер. — Губы у Евгения подергивались, голос пасмурно подрагивал. — Твой воинственный оптимизм давно набил мне оскомину. Ты паровоз: шпаришь по накатанным рельсам уставов, и не свернешь ни направо, ни налево. Все правильно, ничего не скажешь, да только уж очень прямо. Это не по мне. Я люблю простор, полет на крыльях мечты и высокого чувства.

Он говорил долго, и злобное торжество блестело в глазах; ему казалось, что он высказывает это не одному Русинову, а всем им, таким. Товарищ не перебивал его. Он размышлял о чем-то, постукивая ладонью о спинку кровати, иногда изумленно, ухмылисто поглядывая на краснобая. Вдруг прервал его:

— Ты можешь без треска?

— Что ты имеешь в виду?

— Полет мечты, высокие чувства. Все это, как говорил еще старик Базаров, молодая смелость да молодой задор. И ни одна твоя декларация не идет дальше благородного кипения. Дела, милочка, нужны, дела! Ежели тебе хочется красиво вещать, то и поступай соответственно. Что ты говорил, когда принимал танки?.. Грозная боевая техника, оправдаем высокое доверие. Насулил, наобещал. А что на деле? Танк тебе очень даже нравится, когда после марша ложишься на теплые жалюзи спать.

— Болтай, болтай…

— Я не болтаю — я тебе спасительные слова подаю, Заблудился ты, как потерявший хозяина щенок, среди шумной улицы. А едва тебе намекаешь на это, начинаешь пускать пыль в глаза… Эх, Женька, Женька, пропадешь ты ни за что!

— Откуда такие странные выводы?

— Откуда же, как не из наблюдений за тобой! Сам ведь рассказывал, что в детстве увлекался рисованием. Тебя нахваливали, видели в тебе одаренного художника, а ты взял и объегорил всех, — бросил рисование. Зажегся театром, пошел в самодеятельную студию — тоже скоро выстудился. В училище походил со мной месяца полтора на тренировки в секцию самбо, и бросил… Ты и училище хотел бросить, когда узнал, что Светлана вышла замуж. Твоей матери и мне стоило немалого труда, чтобы удержать тебя. Теперь снова за старое.

— Глупости ты несешь, — отмахнулся Евгений. — Все это твои фантазии, не больше… Я твердо убежден, что тогда вы только навредили мне. Но теперь я исправлю роковую ошибку.

— Да хватит уже деклараций, Женя! Возомнил ты о себе шибко, а ретивости в деле — кот наплакал. Отсюда все твои беды и метания.

— Пусть метания… А ты не лезь не в свое дело! Хочется тебе служить — служи, командуй ротой. И не мешай мне спокойно уволиться.

— Слушай, Женя, у тебя психика без обратной связи.

— Как это понимать?

— А так: ты подаешь сигналы бедствия, а сам не принимаешь сигналов от тех, кто идет тебе на помощь.

— Гениально! — насмешливо воскликнул Евгений. — Ты подумай только… родился новый термин «психика без обратной связи».

— Положим, не очень новый. Если б ты читал не одни лишь романы, то давно бы наткнулся на него.

— А все-таки гениально!.. Долго ли я был объектом твоего изучения, прежде чем ты сделал это поразительное открытие?

Анатолий не обращал внимания на язвительные слова товарища. Очевидно, тот внушал ему сейчас лишь сожаление. Нимало не смущаясь его издевками, продолжал тем же тоном.

— И еще — у тебя явно барахлит тормозная система. Не мешало бы кое-что подрегулировать.

— Уже целый комплекс! А может, ты в самом деле стоишь на пороге новых открытий в области психологии?

Русинову надоело бессмысленное пикирование: со вздохом сожаления махнул рукой, надел фуражку и направился к двери. Однако у порога остановился.

— А ты все-таки не спеши отворачиваться от службы. Между прочим, она еще и кормит тебя. Сегодня как раз получка. И получка довольно солидная. Иные завидуют.

— Уходя, уходи.

— Уйду, не переживай. — Постояв, Анатолий сказал озабоченно: — Вот что, Женя, я сейчас в город, задержусь там часика на полтора. Если спросят, скажешь: пошел навестить Микульского. Что-то прихворнул старик. — И скрылся за дверью.

«Может и к лучшему, что Толька забрал рапорт у командира?» — вздыхал Евгений, отяжеленный раздумьем. Посидев еще, он поднялся, надел мундир. Да, все-таки надо идти на службу.