— Да, обращайтесь, — камнем упало разрешение. Полковник пригласил его сесть. Сел и сам, жестко спросил:
— Что произошло у вас с майором Загоровым?
— Он начал отчитывать меня, а я не выдержал…
— Так вот, Загоров подал рапорт, где указывает, что лейтенант Дремин постоянно груб в разговорах со старшими, просит меня принять меры. У вас первая стычка с комбатом?
— Нет, не первая.
Одинцов сдвинул густые брови.
— Это меня и огорчает. Крайне… Если воспитанный человек ведет себя подобным образом, значит, сознательно и с дурным умыслом. — Полковник спрятал футляр с ключами. — Я допускаю, что в наряде вы устали и раздражены. Если у вас плохое настроение, то давайте встретимся завтра. Я тоже сегодня устал и тоже раздражен.
Приступ отчаянной решимости подхлестнул Евгения. «Лучше уж сразу!» — зажегся он, вскакивая, и торопливо, беспамятно начал:
— Я пришел к вам, товарищ полковник, затем, чтобы не вести больше неприятных разговоров — ни сегодня, ни завтра… Я написал рапорт, тоже на ваше имя. Позвольте передать его вам?
Брови Одинцова поднялись. Прочтя листок, он вскинул на Дремина изумленные глаза.
— Чем вызван ваш рапорт?.. Написали невестке в отместку — так, что ли?.. Указанные в нем мотивы несостоятельны. Ни диплом об окончании училища, ни служебная характеристика не подтверждают этого.
Евгений смотрел в окно, боясь встретиться с пытливым, слишком понимающим взглядом командира части.
— Офицер из меня, увы, не получился. Я совершил промах, когда поступил в танковое училище. Теперь раскаиваюсь… А за то, что сегодня произошло, что я доставил вам огорчение, извините, пожалуйста.
— Не передо мной — перед комбатом извинитесь.
— Он от меня этого никогда не услышит.
Ему хотелось вырваться из-под гнета давящей руки Загорова, так что просить у него прощения он не намерен. Потому и написал рапорт.
— Понятно, — протянул полковник задумчиво. — Так сказать, полная непримиримость взглядов… А какова все-таки истинная причина вашего намерения дезертировать?
— Причина одна: совершил ошибку, став офицером. И я не дезертирую, я прошу уволить меня.
Одинцов поднялся, отодвинул стул.
— А по-моему, вы сейчас делаете ошибку!.. Своим рапортом совершаете весьма печальный поступок, о котором позже будете горько сожалеть. «Прошу уволить…» Здесь не контора по вольному найму — сегодня подал заявление, завтра забрал. Человек, вступающий в наш офицерский корпус, всю свою жизнь связывает с армией. И бегство из нее я расцениваю, как дезертирство. — Он небрежно сронил бумагу на стол. — Помните разговор в тот день, когда вы прибыли в часть?
— Я все помню, товарищ полковник: у меня отличная память.
Комполка окинул его как бы оценивающим взглядом.
— У вас, Дремин, и выправка отличная, военная… Так вот, я тогда предупреждал: нелегко будет, придется мобилизовать волю, не поддаваться паническим настроениям. Звание офицера наших Вооруженных Сил и дело его свято. Изменять этому делу так же стыдно, как оставить раненого товарища в горящем танке во время боя. — Крупная рука передвинула листок на край стола. — Если вы заберете это грустное свидетельство юношеской горячности, будем считать, что между нами не было ничего такого. Говорю прямо: я категорически возражаю против вашего увольнения в запас. Вы квалифицированный, нужный армии специалист. Такими не разбрасываются.
Вот же странность человеческой натуры: лейтенанту было приятно слышать добрые слова о себе. Однако самолюбие его не позволяло отступить.
— Товарищ полковник, я не могу взять обратно свой рапорт.
— Не можете?.. Гордость заедает!.. Что ж, не будем ускорять события, — сказал Одинцов после короткого раздумья. — Как говорят, утро вечера мудренее. Подождем. Бумажка может полежать и на моем столе.
— Товарищ полковник, рано или поздно, вы будете вынуждены ходатайствовать о моем увольнении.
Одинцов пристально глянул на него.
— Выходит, что лучше рано? Так, что ли?.. Молчите. Эх, Дремин, Дремин! Смотрю на вас и вспоминаю себя в молодости: тогда я был таким же настойчивым. С той лишь разницей, что у меня не было выбора — служить или не служить. Точнее — защищать Родину или не защищать. Мне пришлось принять стрелковый взвод под вражеским огнем. И я свою неуступчивость повернул на вооруженных чужеземцев. Наша рота в тот памятный день выдержала десять атак врага, единицы остались в живых, но со своих позиций мы не ушли. Как я мучился тогда, как сожалел, что не имею ни одного дня, чтобы хоть чему-то обучить солдат и они бы реже гибли от случайных пуль и осколков!.. А вы, Дремин, больше года командуете взводом, и превратили его из отличного в посредственный. Стыдитесь! Вы губите труд, затраченный на обучение вас и ваших танкистов. В случае войны это обернется гибелью людей и техники.
Читать дальше