Иван Сажин - Полигон

— Стоит ли сожалеть о пустяках! — буркнул Одинцов, густо выпуская дым изо рта и носа. — Тут посерьезнее дела назревают… Вот Чугуев сообщил мне, что вы с ним якобы не сработались. Как это понимать, комбат?

Лицо у Загорова сделалось расстроенным, в глазах была виноватость. Теперь полковник смотрел на него совсем сурово, как умел смотреть только он, когда бывал крайне недоволен кем-либо из подчиненных офицеров. В таких случаях малодушные, стремясь избежать его вспышки, начинали сразу извиняться, и объяснение получалось путанным. Комбат Загоров был мужественным человеком и не отрекался от своих слов.

— Так и понимать, товарищ полковник, — заговорил он, подавляя волнение. — Мы с замполитом в разные стороны тянем. А это значит, что проку от нашего сотрудничества не больше, чем от рака, лебедя и щуки в известной басне. Лучше сказать об этом прямо и честно, чем молчать. Я и сказал.

— Похвально, похвально… Так и сказал — с раздражением, под горячую руку?

— Может, и под горячую. Но все было заранее обдумано.

— И долго ли думал, чтобы ляпнуть такую невразумительную фразу: «А вы мне не нравитесь»?

Да, конечно, получилось глупо. Впав тогда в спорный и нетерпеливый тон, бухнул именно эти слова. И Чугуев вправе был подумать, не нравится он потому, что осудил фронтовую философию комбата. Неожиданно уразумев это, майор растерянно заморгал.

— Ой, Загоров! — вздохнул полковник. — Я вижу, ты уже догадался, какую нелепую шутку сыграла над тобой твоя философия. Но ты еще не все понял… Ну-ну, я слушаю тебя!

Майор продолжал. Да, он тогда начал неприятный разговор не лучшим образом. Но суть-то от этого не меняется, поскольку у них давно уже назревал разлад по различным вопросам.

— А конкретнее?

— Можно и конкретнее.

Ему стало жарко, он достал платок и вытер шею.

— Началось из-за направления в воспитании. Я стремлюсь к тому, чтобы батальон стал боевой единицей, собранной в кулак, а замполиту хочется эстетической чепухи. Увидит, что танкист сделал что-либо толковое, говорит: это красиво. У него чуть ли не на каждый случай в ходу выражение: красиво служишь, красиво стреляешь… Вчера один из механиков, рядовой Виноходов, «красиво» напился.

— Что он говорит?

— Дескать, все ополчились против него, житья ему нет…

Лицо полковника вдруг стало насмешливым, взгляд едким.

— Алексей Петрович, слышал о себе анекдот?.. Вы со Станиславским вызвали на вышку каждый по танкисту, чтобы решить спор, чьи храбрее. Солдат второго батальона отказался прыгать с вышки, а твой якобы заявил: «Чем с Загоровым служить, лучше геройски погибнуть!»

«Сам Станиславский и сочинил это, — обиженно подумал майор. — Не такой уж я тиран. Просто требую, как требовал бы на моем месте каждый… Нет, сегодня с батей каши не сваришь. Не буду просить о переводе Виноходова. Как-нибудь в другой раз…»

— Анекдоты к делу не относятся, — обронил он.

— Ого, еще как относятся! Скажи откровенно, положа руку на сердце: тебе ни разу не казалось, что твоя философия вредит тебе?

— Откровенно говоря, нет. Да и не моя она, между прочим. В академии перенял от одного преподавателя, участника войны…

— Погоди, погоди, — остановил его Одинцов. — Давай разберемся во всем по порядку. Значит, первое разногласие у вас с замполитом началось из-за методов воспитания. Ты уже изложил свою точку зрения, и я должен заметить, что не согласен с тобой.

Загоров глянул на него недоверчиво.

— Что, выходит, говорить танкисту: красиво служишь?

— А почему бы и нет?.. Это один из стимулов поощрения солдата.

Одинцов вопросительно-выжидающе смотрел на майора, и тот не выдержал томительной паузы — заговорил охрипшим, севшим голосом:

— Значит, вы хотите сказать?.. — Он замялся, не решаясь осудить самого себя.

— Да-да, дорогой, то самое! — воскликнул полковник. — Короче, ты не прав и имей мужество признаться. Так что у замполита были весьма веские основания заподозрить тебя в предвзятом отношении к нему… А второе расхождение, как я понял, вышло из-за цветов в казарме?

— Расхождений было много. Из-за цветов — тоже… Комбат было настроился возражать, но сдержался.

Да, однажды во время сбора по тревоге танкисты разбили два или три горшка, изрядно намусорили в помещении, и это вызвало гнев Загорова…

— Не скрытничай, Алексей Петрович! — знающе хмыкнул Одинцов. — Все, что ты намерен сказать я терпеливо выслушаю, разберусь. Затем и пришел сюда. Так что же вышло с цветами? Я слышал, ты приказал выбросить их? Не дело это, брат, совсем не дело. Чтобы солдат служил красиво, он должен и жить красиво. А ты лишаешь его красоты.