Иван Сажин - Полигон

Загоров не любил отменять своих решений. Но он умел подчиняться и, скрепя сердце, дал командиру полка слово вернуть цветы в казарму. «Догадывается, почему я так поступил, — обескураженно, с чувством острого стыда думал он. — Глупо все получилось. Ну, Чугуев, подсидел ты меня! Умеешь ударить в больное место…»

— А теперь о твоей фронтовой философии. — Одинцов помедлил, глянул исподлобно. — Алексей Петрович, мой тебе совет, на опыте проверенный: не изобретай хлестких фраз! Мы обязаны прививать людям необходимые морально-боевые качества, ненависть к врагу, но безрассудная жестокость нам не нужна. Ею ничего не добьешься, кроме осложнений. Лучше подумай, как обучить и воспитать солдата в кратчайший срок. И будь уверен: когда потребуется, он пойдет и выполнит твой приказ. Даже ценой своей жизни. Ярость и ненависть рождаются из любви. И во время Великой Отечественной войны шли не с жестокостью, а с благородной яростью. Мы несли фашистам кару за преступления, совершали справедливое возмездие. Это разные понятия. Вот почему твой замполит абсолютно прав, говоря, что ему не нравится эта «фронтовая философия».

Имя майора Чугуева задело за живое, Загоров начал доказывать:

— Что кроется за возмездием, благородной яростью? Единственно одно: на нас напали и мы в ответ на это дружно поднялись и разгромили врага. Так случилось и в Великую Отечественную. А может ли так быть во время новой, ядерной войны?..

Одинцов подался назад, опустил глаза на погасшую папиросу. Он думал. Заговорил несколько погодя:

— И все-таки принять твою философию едва ли возможно. У нас ведь не «зеленые береты». Солдаты не должны уходить в запас с жестокостью в сердце. Короче говоря, мы не шли по такому пути и, думаю, никогда не пойдем.

Георгий Петрович приумолк, и Загоров сказал:

— А по-моему, это не джинн, которого следует бояться выпускать из бутылки. Если к делу подходить с пониманием, объяснять и регулировать, то ничего страшного не произойдет.

— Не надо быть наивным, комбат. Твоя фронтовая философия, на мой взгляд, все-таки не то. В душе человека есть хорошие и плохие задатки — последние лучше не ворошить. Если они начнут проявляться, вреда от них будет больше, чем пользы.

Майор заговорил взволнованно, с горячностью, как человек, ухватившийся за последнюю возможность доказать свою правоту. Худощавое лицо его порозовело.

— Товарищ полковник, согласитесь, что сама наша армейская служба сурова! Вы же не будете церемониться с солдатом, который не хочет, например, подниматься рано, совершать кросс, выезжать на полигон в ненастную погоду да еще среди ночи… Вы же заставите его делать и то, и другое, и третье. И будете требовать жестко, без скидок.

Одинцов выслушал его спокойно и отвечал так же спокойно, хотя голос его звучал напряженно:

— Буду, буду, комбат, не сомневайтесь. И вас заставлю делать все так, как велят устав, присяга. Но это уже необходимость, освященная законом и понятная основной солдатской массе, а не моя личная прихоть. Вот потому я и не соглашусь.

Установилось молчание. Георгий Петрович смял потухшую папиросу, кинул в пепельницу, поднялся. Встал и Загоров, понуро опустив голову: когда батя переходит на «вы», он очень недоволен.

— Если у вас больше нет доводов, то будем считать разговор оконченным. Остались лишь некоторые детали. Замполит у вас не рохля, как изволите выражаться, а честный и принципиальный политработник, с большим опытом. И не до пятидесяти лет сидеть ему на батальоне, а в ближайшее время он назначается моим заместителем по политической части.

Загоров смотрел оторопело, словно его разыгрывали.

— Да-да! — усмехнулся Одинцов. — Затем его и вызывали в политотдел. И я думаю, от вашей философии полетят перья на ближайшем же заседании партийного бюро. Для вас это будет предметным уроком.

— Понял, товарищ полковник. — Майор по привычке подтянулся.

Лицо командира полка несколько смягчилось, он кашлянул.

— Так что будь готов к бою, комбат. — Он снова перешел на «ты», как бы возвращая Загорову свою милость. — Послушайся меня: до каких бы ты чинов не дошел, с политработниками живи в согласии, не стесняйся учиться у них искусству управлять человеческими душами. И сегодня же поговори с Чугуевым. Возможно, все обойдется. Да посоветуйся с Василием Ниловичем, как улучшить в батальоне воспитательную работу с людьми. Это, братец, в твоих кровных интересах.

В голосе Георгия Петровича послышался некий важный намек, но Загоров, расстроенный и подавленный, не уловил его.