Бен Окри - Голодная дорога

Она поймала меня, подняла к своим тяжелым грудям и молча отнесла домой. Мама везде меня искала. Увидев нас, она бросилась навстречу, пронесла меня мимо спящих, мимо детей, дремлющих у стен, и мужчин, спящих на стульях, и уложила меня в кровать. Мадам Кото зажгла палочку с благовониями, закрыла окно и вышла с Мамой на улицу.

Я слышал, как Мадам Кото рассказывала ей, как она меня нашла. Я слушал храп мужчин. Мама благодарила Мадам Кото. Мои духи-спутники плакали. Я опять заснул и проснулся, когда услышал шум у двери. Кто-то вошел с лампой. Я видел лампу и ее свет, но не видел, кто ее несет по комнате. Позади лампы была темнота. Темнота поставила лампу на стол. Занавеска всколыхнулась. Я лежал и ждал. Ничего не происходило. Я смотрел, как Папа ходит от одной спящей фигуры к другой, будит их и заставляет расходиться по домам. Мужчины были такие пьяные, что им лень было пошевелиться. Детей приходилось уносить в тех позах, в которых они спали. Когда Папа подошел к фотографу и потрепал по плечу, бедняга вскочил и сказал:

— Что такое? Где восстание? Где моя камера?

Папа засмеялся. Фотограф затряс головой, пошарил камеру среди папиных ботинок и, не найдя ее, закричал. Наконец он нашел ее: какой-то проказник положил ее в пустой котел от мяса и обложил костями кабана. Он вытащил камеру, вытер рубашкой и быстро побежал в студию.

Когда разбудили лендлорда, тот потряс головой, подозрительно посмотрел по сторонам и спросил:

— Где моя рента?

Затем он полез на кровать и обхватил меня руками как женщину. Папа стащил его с кровати и выгнал в коридор, оставив на собственное попечение. В комнате проснулся бородатый мужчина, он интересовался — начался ли праздник и спрашивал — почему ему не дали кабаньего мяса? Плакали какие-то дети. Когда Папа вошел в комнату, бородатый попросил налить ему пива. Папа выгнал его. Только когда все ушли, мы воочию увидели последствия праздника. Наша одежда была везде разбросана. Сломано два стула. На полу было разбитое стекло и удивительно, что никто не порезался. Кого-то вытошнило наполовину в окно, наполовину нам в комнату. Во сне описались дети и везде пахло их мочой.

Гудели москиты. Папа зажег москитную спиральку. Мама подмела пол, развесила одежду, вымыла тарелки, ложки, потом выбросила кости. Затем дезинфицировала комнату. Папа сидел на стуле, медленно попивая и куря. Мама расстелила мат. Затем задула свечу и пошла спать.

Папа один сидел в темноте. Все время он говорил:

— Мы сдержали свое слово.

В комнате было только две точки света: москитная спираль, от которой кругами к потолку поднимался дым, и его сигарета. В какой-то момент я начал думать о нем как о сигарете, которая одна курится в комнате.

Ночью я увидел его как сверхсущество. Порой он просыпался и шагал по комнате, огибая спящий силуэт Мамы, его сигарета исчезала и появлялась снова. Я смотрел, как он ходит туда-сюда. Пока я наблюдал за ним, темнота расширялась. Я видел его сигарету в одном конце комнаты, а шагал он в другом углу. Он стал отделяться сам от себя. Я увидел множество Пап, курящих по разным углам комнаты. Я закрыл глаза. Когда я открыл их, уже было утро, и Папа спал на стуле. Я перевернулся. Я слышал, как он поскрипывает стулом. Когда я снова перевернулся, Мама уже была на ногах, мат убрали, комната была прибрана, москитная спираль стала просто алюминиевой подставкой и горкой пепла на столе, и Папа уже не спал на стуле.

Я узнал, что рано-рано утром Папа ушел искать работу. Мама была измотана поисками, праздником, хождениями, беспокойствами и готовкой. В то утро она вынесла к линии домов маленький столик с товарами, села за прилавок, усадив меня рядом с собой, и начала безнадежно раскладывать свои изделия на продажу. Пыль летела нам в лицо, и солнце было безжалостно к нашей плоти. Мы не продали ни одной вещицы.

Днем люди, у которых Папа занимал деньги на выпивку, пришли получить их обратно. Они грозили отобрать у Мамы ее вещицы. Они приставали к нам до самого вечера. Мама просила их подождать Папу, но они ничего не хотели слушать. Что больше всего раздражало Маму, так это тот факт, что кредиторами были люди из нашего поселения, которые были на празднике, пили вино за наш счет и блевали на наш подоконник. Самый горластый из них был ответственен за то, что сломал спинку стула и разбил два стакана. Нашим кредитором была, как потом выяснилось, и Мадам Кото, единственная, кто не начала сразу же требовать денег. Но остальные околачивались возле столика Мамы и портили все ее виды на бизнес.