Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

«Лицемер, — подумал Давид. — Уж я-то знаю, как ты ко мне на самом деле относишься!»

— Иосиф, — сказал он, отводя глаза в сторону, стараясь не замечать фальшивого проявления сыновней почтительности. — Принеси отцу кувшин вина, Иосиф.

Мальчик молча склонился в поклоне, стремительно повернулся и вышел из комнаты. Вслед за ним в мастерскую ворвалась жена. Неутомимый демон духовного совершенствования.

— Опять мечтаешь, — прошипела она, окинув взглядом горку не отремонтированной обуви. — Сколько можно, спустись уже на землю! Скоро день закончится, а ты еще ничего не сделал. Завтра за всем этим, — она ткнула пальцем в сторону обуви, — люди придут. И что ты им скажешь?

— Уйди, очень тебя прошу, уйди, — сквозь сжатые зубы вымолвил сапожник.

— До утра будешь сидеть, — начала заводиться жена. — До утра, пока всю работу не сделаешь, а заодно вспомнишь, как тебя зовут на самом деле! Давид хренов, куропалат, прости Господи!

— Уйди, Богом прошу, уйди!

Увидев, как у него заходили желваки на скулах, жена плюнула на пол прямо перед верстаком, и вышла вон.

Он нежно погладил святую книгу, раскрыл наугад, прочитал несколько строф и в который раз захлебнулся от восторга.

— Как красиво! Как невозможно величественно, точно и красиво!

Иосиф вернулся, поставил на верстак кувшин и грубую глиняную кружку. Несколько капель пролились на книгу.

— До чего ты неловкий!

Он наполнил кружку до края и прильнул к ней губами. Первый глоток, жадный, пенящийся, благодатный глоток в половину кружки.

— Уф! Действительно, хватит мечтать, — не выпуская из руки кружки, он посмотрел в окно. Красное солнце низко висело над крышами Гори. Заканчивался день, еще один день его пустой, скучной жизни. Сапожник Виссарион бережно отер «Витязя в тигровой шкуре», вторым глотком осушил кружку до дна и, отодвинув в сторону скорбные мысли о судьбе угнетенного осетинского народа, взялся за починку обуви.

Ишаягу Райсеру сильно не повезло. Во-первых, он родился евреем. Не специально, так получилось. Спроси его сегодня Высшие Силы: «Шая, кем ты хочешь стать?» — он выбрал бы спокойную участь скандинава. Живи себе в своём фиорде, поглядывай, как солнце тонет между серых скал, да пей холодную финскую водку. Но кто ж его спрашивал?! Бросили ребёнка в жестокий мир, наградив рыжей шевелюрой, картавым голосом и солидным шнобелем.

Вдобавок к такому богатству Г-сподь Милосердный произвел Шаю на свет с помощью продавщицы овощного магазина и парикмахера. Если этот факт биографии тоже можно назвать счастьем, примем его за во-вторых.

А в-третьих, рождение состоялось в Одессе, в самой середине пятидесятых годов двадцатого столетия, что говорит о многом, для умеющих понимать с полуслова.

Рос Шая не хуже других, шлимазл и горлохват. Достать джинсы, купить пластинки, толкнуть туфли… Окажись родители интеллигентнее или город поцентральней — пустил бы Шая свои способности по более благопристойному руслу научно-технического прогресса, а то и художественного творчества. Но мировые линии пересеклись иначе. Водоворот большой коммерции малого масштаба подхватил тов. Райсера, и, протащив через задние ходы московских магазинов, пролёты Гостиного двора и толчею одесской барахолки, тихо опустил на скамью подсудимых. Обвинялся он в мелком мошенничестве и срок получил скромный, почти символический.

Уже с первых, розовых попыток деловой активности, Шае стало обидно за свою национальность. Ведь скольких бед можно было избежать, родись он простым украинцем с типичным лицом или, не про нас будет сказано, молдаванином. Шая выпирал из любой очереди, не мог затеряться в толпе и моментально идентифицировался по национальному признаку. Истинный человек бизнеса должен обладать приятной, но не характерной внешностью; разве мо-жет идти речь о серьёзном контакте, если вторая сторона громоподобно провозглашает «шо?» и топает ногами, словно мясник на Привозе?

Но самой большой неудачей своей жизни Шая считал переезд в Израиль. Ай, и зачем ему понадобилась эта болячка, кто теперь может установить? Все поехали, и он поехал. Просто сумасшествие какое-то, и больше ничего!

В Израиле Шая прошел по всем кругам «олимовского» ада: подметал улицы, работал на стройке, убирал квартиры — и всегда за гроши, позорные, жалкие копейки. Спасало лишь то, что официально он всегда оставался безработным, и подачка-пособие, совещаясь с жалкими грошами, вместе составляли средний прожиточный уровень. Тем не менее, жизнь пошла насмарку, причём навсегда, окончательно и бесповоротно. Но именно тогда, на глубине нервного срыва, Шая впервые обнаружил, что у него есть душа.