Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Да, — согласился я. — На этой рыжей фигуре космическим образом пересеклись бесконечности легенды и предания. Если принять абсент за мерило лиминальности, то Голем и литература, несомненно, абсентны.

Заказав еще по чашечке кофе, мы продолжили разговор. За окном плыли в жарком августовском воздухе раззолоченные особняки, возведенные на месте разрушенных еврейских кварталов.

Точная информация, заключенная в предании, обязывает, а цель легенды — превратить знание в игру, в ни к чему не обязывающую литературу. Голем у Мейринка — страшилка, разгуливающая по улицам; пражане произносят его имя, расширяя глаза и понижая голос. Он заполняет необходимое человеческой душе пространство ужаса, материализуя его на конкретном предмете. Страшно, но не очень. Вернее, и сладко, и страшно, и хочется этой жути еще и еще.

К преданию доверие слушателя абсолютно, отсюда и сила возникающих обязательств, в литературе же оно носит характер негласного соглашения, которое Колридж определил как «воздержание от недоверия». Читатель знает, что автор рассказывает вымышленные истории, но сие вовсе не означает, будто автор лжец. По словам Джона Селя, автор делает вид, будто говорит правду, а читатели делают вид, будто истории действительно имели место.

Поэтому, рассказывая о ночных прогулках Голема, пражане расширяют глаза от ужаса, но не более, ибо прекрасно сознают, что это вымысел, а евреи, взбираясь на чердак Староновой синагоги, никогда не наступают на пятую ступеньку, точно зная, что под ней лежит глина, в которую рассыпался Голем. И неважно, что при недавнем ремонте синагоги под этой ступенькой ничего не обнаружили — предание изменило жизнь так, чтобы она подтверждала предание. Соглашение переросло в закон.

Литература паразитирует на действительности, уплощая и упрощая ее в угоду человеческому восприятию. Разницу между легендой и преданием хорошо иллюстрирует следующая история, записанная чехами. Я наткнулся на нее в книжке «Пражский Голем», купленной в магазине «У Кафки», в двух шагах от еврейского квартала, и прочитал, не сходя с места, прямо перед кассой. Белобрысенькая продавщица с удивлением наблюдала, как слезы умиления и восторга катились по моим щекам.

«Любуша, основательница Праги, считалась прорицательницей: на смертном одре она призвала своего сына Незамысла, и, удалив всех, зашептала холодеющими губами:

— Я возвращаюсь к предкам, и перед смертью хочу раскрыть тебе будущее. Во времена, когда твой внук станет властелином Чехии, в наших лесах станет искать убежище изгнанный маленький народ, верящий в одного-единственного Б-га. Пусть этих людей примут радушно, и пусть твой внук возьмет их под свою защиту, так как они принесут плодородие Чехии.

Незамысл поклялся исполнить волю матери. Прошло сто лет, много воды утекло во Влтаве, много крови пролилось, много буйных голов слетело с плеч, и наказ прорицательницы почти позабылся.

В ночь после коронации Гостивита, Любуша явилась к нему во сне:

— Настало время, когда мое предсказание должно свершиться. Скоро маленький народ, верящий в одного Б-га, явится с просьбой о помощи перед твоим престолом. Прими его гостеприимно и возьми под свою защиту!».

Весной 850 года венды [4] Венды — общее именование славян перешли через Лейту, вторглись в Московию, и, причинив немалые разрушения, изгнали еврейскую общину. Спустя десять лет, изъездив весь тогдашний мир и нигде не находя жалости и пристанища, несчастные добрались, наконец, до Чехии. Двое старейшин попросили аудиенцию у Гостивита и были немедленно приняты. Князь разговаривал с гостями весьма милостиво:

— Кто вы и чего желаете? — спросил он, после тщетных попыток угостить старейшин яствами с княжеского стола.

— Мы спокойный народ, — ответствовали гости — малый по числу и слабый по силе и следуем учению Моисея. Веруем мы в одного-единственного Б-га, всеведущего, всемогущего, справедливого и милостивого, чья воля наполняет весь мир. Прими нас под свою защиту, князь, мы станем твоими верными подданными, и будем просить нашего Б-га, чтоб Он ниспослал твоему народу процветание, а тебе удачу и славу.

Князь сразу понял, что этот тот самый народ, о котором возвестила ему Любуша, однако не стал быстро принимать решение, а заговорил мудро и величественно, как и подобает правителю:

— Подождите ответа два дня. Возвращайтесь послезавтра, и я сообщу, смогу ли внять вашей просьбе.