Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

— У вашего песика очень добрая морда, — добавила она.

— Он настоящий храбрец, — сказала Мэрилин. — Но сегодняшний вечер его утомил. Слишком много впечатлений.

— Приятно, наверное, иметь такого друга, — заметила мисс Гиш. Промокнув губы салфеткой, она повернулась к Мэрилин: — Мисс Монро, а у вас в детстве была лучшая подруга?

Мэрилин молчала всего лишь секунду, успев за это время показать удивление и радость от того, что подобный вопрос ей задали в подобном месте. У нее был дар с ходу заводить откровенные беседы.

— О да, — ответила она. — Ее звали Элис Таттл.

— Вот что я замечаю с возрастом: маленькие девочки из далекого прошлого неожиданно всплывают в памяти, чтобы составить мне компанию. Я часто ловлю себя на мыслях о них. Разве не странно? Вот недавно как раз нашла фотографию одной такой девочки — мы не виделись лет пятьдесят — и, представьте себе, поставила на зеркало в гримерной.

— Дружить с вами, наверное, одно удовольствие, — сказала Мэрилин.

Мы позволяем людям помещать свои жизни и истории на передний план: вот почему собака — лучший друг человека. И все же я в ту минуту думал о диких псах, бродивших по улицам древнего Рима, тех самых, что, по словам философов, населяли город глубокой ночью. То были кельтские борзые, спускавшиеся с гор: они держались друг друга, петляли меж колонн, слизывали пыль с мозаик и кружили по Форуму, облаивая тайны цивилизации.

Дружба. Она зависит от того, насколько нам удается подавить инстинкт заниматься исключительно продолжением рода. Чтобы быть хорошим другом, кое-какие части тела приходится усыплять. Я никогда не относился к той категории зверей, что обманом завоевывают любовь других и ласками прокладывают путь на вершину привязанности. Чтобы стать кому-то хорошим другом, надо быть готовым при случае бросить ему вызов, быть критичным, если это необходимо для ясности и развития. Как питомцу Мэрилин, мне была свойственна некоторая бодрость и независимость духа: в этой вселенной лести я пытался петь по собственным нотам — пусть не всегда успешно, но, сдается, Мэрилин понимала намеки, крывшиеся за длинными каскадами моих взглядов, скулежа и лая.

Прежде чем мы отправились домой, поклонник по имени Чарли — добрый знакомый Мэрилин — попросил швейцара быстренько щелкнуть их вдвоем. Она с радостью согласилась.

— Бог ты мой, какие у тебя сегодня ледяные руки, Чарли! Давно ты торчишь на улице?

— Два часа. — Он пожал плечами. — Нет, меньше. Я был на «Исходе» в кинотеатре «Уорнере» на Сорок седьмой улице.

— Фильм Премингера, — уточнила Мэрилин.

— Да, по сценарию Далтона Трамбо. — Они вместе спустились по лестнице к машине. — Представляешь, Трамбо опять пишет!

— Его ведь занесли в черный список?

— Именно! Видимо, перемены все-таки грядут.

— М-м-м, сомневаюсь, — сказала Мэрилин. — Пока Хрущев молотит ботинками по столу, легче не станет. Как тебе фильм?

— Болтовни многовато, — ответил Чарли. — Но Кобб хорош.

— Ли Кобб?

— Ага.

— Артур с ним знаком.

— Да, Кобб играл в постановке его пьесы.

— Он многих сдал. Впрочем, их всегда прощают.

— Кого?

— Мужчин.

— Ой да ну тебя. — Чарли поморщился. Он был из тех сообразительных ребят, которых так приятно любить. — В фильме со всеми хотят обойтись по справедливости, а это самая распространенная ошибка драматурга, тебе так не кажется?

— Наверное.

Чарли принадлежал к Шестерке Монро — группе молодых ребят, которые околачивались возле дома Мэрилин или поджидали ее в вестибюле гостиницы «Уолдорф». Она всегда была к ним очень добра, улыбалась и с удовольствием раздавала автографы. Когда она шла одна, они тайком за ней присматривали, и я успел хорошо познакомиться с Чарли. Иногда Мэрилин подвозила его куда-нибудь на своем лимузине.

— Не сегодня, Чарли. — Подвозить его она не хотела, но посмотрела на парня с одобрением, как будто радовалась их дружбе, и мои первые размышления на эту тему стали потихоньку таять в холодном ночном воздухе. — В другой раз, хорошо? Обещаю, это будет скоро.

— Конечно, — ответил Чарли. — Мне все равно завтра на работу. — Он уже пятился, запихивая камеру в карман и подмигивая Мэрилин на прощание. Она подумала, что за ним — будущее (я услышал эту мысль, провожая Чарли взглядом). Мальчик умел принимать как данность некоторые аспекты славы и политики — их совместное могущество, например, — и Мэрилин точно так же принимала их как данность. Разница была лить в том, что у нее от этого странно щекотало под ложечкой. Я только начинал узнавать свою подругу, но уже полюбил в ней качество, о котором Карл Сэндберг однажды сказал: «Чувствовалось в ней что-то демократическое». Вопрос славы и интеллекта нередко преследовал ее мысли. Отъезжая от «Копакабаны», она помахала Чарли и подумала, что если кто и сделал ее звездой, так это люди. Больше некому. Но у популярности есть и страшные стороны. Когда мы выезжали на Лексингтон, Мэрилин вспомнила, что фотографию Риты Хейворт в розовом неглиже наклеили на бомбу, сброшенную на Хиросиму.