Джойс Оутс - Сад радостей земных

Она присела на ручку его кресла. Выпила пива, и как-то оба притихли, что-то утихло у Клары внутри. Лаури сказал:

– Ездил я в Мексику, женился там.

– Что-о?

– Женился.

– Где ж твоя жена? – Клара очень старалась, чтоб голос не дрогнул.

– Не знаю.

– Да-а… вот это мило.

– Мы отделались друг от друга еще перед войной. Она там пробовала работать учительницей, хотелось ей чем-то заняться. Она родом из Далласа. Я так думаю, – Лаури закрыл глаза, прижал к сомкнутым векам бутылку, – я думаю, мы были влюблены, а потом что-то произошло. Она изводила меня и сама извелась. Боялась, что я бегаю за каждой юбкой.

– Какая она была?

– Не знаю. Как описать человека? Я никого не умею описать. – И прибавил: – Волосы у нее темные.

– А-а.

– Это уже давно было. Она со мной развелась.

– Развелась?

Очень странное слово, очень казенное, поневоле начинаешь думать про полицию, про суд и судей. Клара во все глаза уставилась на Лаури, точно хотела разглядеть, что переменил в нем этот развод.

– А теперь ты ничего, всем доволен? – спросила она.

Лаури засмеялся. В углах рта у него морщины. На миг закружилась голова: чужой человек! Кто он такой?

– Это зависит от тебя, лапочка.

– Да чего тебе от меня надо? Подлец ты! – горько сказала Клара. – Я теперь не сама по себе, у меня ребенок. И я выйду замуж.

– Вот это мило.

– Да. Он на мне женится.

– Когда же свадьба?

– Ну, попозже. Через несколько лет.

– Когда?

– Когда помрет его жена.

Лаури ухмыльнулся, хотя ничего смешного тут не было.

– Так, значит, ты сидишь тут и ждешь ее смерти? В городе говорят, она хворая, но она хворает уже десять лет. Хочешь ждать еще десять лет?

– Мне тут хорошо.

– Хорошо торчать вот так одной?

– Я не одна, черт возьми совсем. У меня есть Кречет. И Ревир тоже, – прибавила она. – Мне сроду больше ничего и не надо было, только дом, свой дом, чтобы все устроить по-своему. У меня и собака есть, и кошки… И цветов сколько… и вот занавески я сама шила…

– Это все очень мило, Клара.

– Ага, мило, – подтвердила она. И отпила из горлышка. – Ты у меня ничего этого не отнимешь.

– Ты можешь сама все это бросить.

– А Кречет?

– Он поедет с нами.

– Куда ж это ты собрался? Ишь какой умный. Всегда у тебя свои планы, всегда ты знаешь, куда едешь. – Клара стиснула зубами горлышко бутылки. Лаури смотрел на нее так, словно вдруг, после стольких лет, пожалел ее, пожалел – и сам удивился. – Ты сегодня здесь, а завтра там, прикатил и опять укатил, я ни про что больше думать не могу, только про тебя, а ты взял и укатил – и крышка… И черт со мной. Никого не признаешь, только себя одного.

– Не надо злиться, лапочка.

– Стервец ты, только о себе и думаешь, что, неправ да? Взял и укатил, бросил меня, а теперь вон явился – сколько это прошло, четыре года? А я, значит, люби тебя, езжай с тобой… может, опять на три дня на побережье? А потом ты подвезешь нас с малышом обратно и дашь пинка под зад…

Лаури откинулся на спинку кресла. Лицо у него было усталое.

– Я не так о тебе думал, лапочка, – сказал он. Понимаешь… я думал, что не на такой женщине женюсь.

– Сама знаю.

– Мне надо было другое, лапочка. С тобой нельзя было поговорить.

– А с той, в Мексике, можно было, да?

– Да.

– Может, поэтому ты ее и бросил? Раз она уж так тебе по вкусу, езжай и отыщи ее, – в бешенстве сказала Клара.

– Она мне не нужна.

– А я на кой черт тебе сдалась?

– Я устал разговаривать.

– Чего? Как это?

– Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.

Клара опять поднесла к губам бутылку – только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.

– Я тогда вступил в армию, лапочка, – сказал Лаури. – Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.

– Это как же?

– Побывал в Европе – знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.

Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось – она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:

– Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.

Она отвела глаза.

– Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.