Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Без базара, Леха, – сказал он, – надломим ларек – сигнализации на нем вообще ёк!

Вавилон, одноклассник, но бывший, он уже два года как бросил школу, говорил так, словно боялся отказа, вплетал одно слово в другое. А в Алеше что-то на уровне журнала «Родина» глухо жаловалось, что мать после реанимации будет нуждаться в уходе. Но… потом ведь она опять примется за старое, и сколько бы бабок он ни ковал, мать будет волочиться за ним через всю улицу жизни…

Леша потянулся, томя Вавилона, причем лунная тень превратила его движение в первобытный обряд. Одно только томило Загроженко: шли они вскрывать несчастливый ларек на углу проспекта и улицы Чкалова, где зимой была убита и закопана рядом в сугроб ночная продавщица. Ее зловещее, жаждущее отмщения присутствие ощущалось то тут, то там.

К облегчению Загроженко, Вавилон вдруг взял наискось через бульвар.

– На Хасана фонари сейчас отключили, – говорил Вавилон. – Хозяин ларька жадный, опять вчера от него ушла ночная продавщица.

Слова бывшего одноклассника звучали кругло и успокаивающе, а как принялись за дело, Алеше все казалось, что наклонившийся над ними старый дом жестких сталинских линий кишит многоглавой бессонницей. Стон выдираемых петель донесся, кажется, аж до Башни Смерти – гнездилища УВД. На что они надеялись: что пачки денег будут везде раскиданы? Вавилон захватил из дома наволочки, в них вяло набрали без разбору (внутри было темно, а о фонарике не догадались позаботиться) шоколадок, курева, каких-то бутылок, чтобы потом можно было продать их алкашне. Ничего не мешало, и все замолчало вокруг, но это было самое неприятное. Вышли, неся на плечах по две дрябло набитых наволочки. Самые алмазные мечты Вавилона выродились в усталый марш мимо предутренних домов. И надо же – в это время в милицейской машине оказалось еще несколько литров бензина, и решили сделать еще один кружок. И увидели две подростковые фигуры с узлами. А мертвая продавщица тоже продолжала свой незримый патрульный облет.

В участке шла бесконечная ночная работа. Сосредоточенные милиционеры ходили со своими подопечными, устало, незло охаживая их иногда по шеям и плечам. Вавилон несколько раз принимался рыдать, стараясь разжалобить, потом шептал Алеше, что постарается подкупить своего мильтона… И тут Алеша увидел Димона, того самого, что ходил раньше часто к Александре, сестре Таисии…

В эту же самую ночь у Димона было патрулирование по Свердловскому району. Их уазик въехал во двор и затаился. Напарник шепнул шоферу: «Будь!», и они из-за угла дома на улице Пушкина стали наблюдать за проезжей частью. Димон раньше слышал по рации: есть звонок – посреди улицы Пушкина лежит труп мужчины.

И тут же он увидел, как к трупу подъехала милицейская машина.

– Это из Ленинского района. Наши районы… граница по улице Пушкина, – терпеливо втолковывал сержант, у которого сердце закипало от раздражения на контуженного Димона. – Сам смотри!

Сначала два обесцвеченных луной и ночной зарей милиционера ходили взад-вперед по проезжей части, видимо желая получить указание от великого поэта Пушкина. Затем они перекатили тело мужчины через невидимую линию. Как кукла, наполненная тяжелой жидкостью, терпеливо кувыркалось тело. В голове у Димона однообразно вспыхивало: «Пропали медведи!» Только сейчас он понял, что никогда не выйдет за него Александра, что никогда ему не будет в жизни безопасно и уютно!

– Здравствуй, Петя! – сказал сержант Мартемьянов, выходя на дорогу. Он выглядел очень довольным, и Димон тоже почему-то стал спокойнее. – Что же ты нашему району статистику портишь, бля?!

– А на шестьдесят процентов тело было на вашей стороне, – нисколько не смутился Петя. – Я только окончательно высветил… просветлил ситуацию! Статистику нашего района мы поганить тоже… знаешь… не дадим!

Когда Мартемьянов и Димон приехали в участок, Алеша думал о Таисии, что она теперь подумает… Он не знал, что о ней же вспомнил в эти минуты Димон: «Не пропали медведи – растут в той семье еще девочки… Таисия очень хорошая будет… жена…»

«Ну что, дневник! Посадили нашего Алешу! Папа говорит, что чувство стыда за мать толкало… к воровству. Или к другому… Папа все по Фрейду: Алеша хотел сменить это чувство. Он лучше будет теперь стыдиться, что украл… чем матери.

Не верю я в этого Фрейда! На выпускном вечере была дискотека. Алеша хотел со мной танцевать. Заиграли „медляк“ (медленный танец). Он меня пригласил. А я отказалась. Просто мне нужно было сходить в одно место. Я ни в чем не виновата. Так Алеша стал сразу со зла исчеркивать все плакаты веселые, которые висели у нас на празднике. Когда я вернулась в класс, девчонки мне зашептали: „Скорее соглашайся на танец, а то он все испортит, весь праздник“. Такой он мог быть раздражительный!.. Наверное, что-то его сильно раздражило, и он назло пошел воровать…»