Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

На потолке театр солнца – играют, плещутся тени от листвы.

– Анализы не пришли. – Станислав Драгомирский зябко подвигался внутри парчового халата.

Вчера ему разрешили вставать. И он в коридоре столкнулся лицом к лицу с Владимиром Крылем – узнал его с трудом. Тот был так худ, словно автоотсосом отсосали.

Драгомирский предложил (практически распорядился) переехать в его палату. Смесь обаяния, воли, ума и денег делали «пана Станислава» нестерпимо харизматичным.

А сегодня на рассвете Крыль вдруг захрипел и потерял сознание. Прободение! Сразу был увезен в операционную.

И вот они снова вдвоем. Крыль говорит:

– Юноша, вам всего сорок лет! И сказано же: состояние стабильное.

– Полный стабилизец…

– А мне, увы, шестьдесят.

– И вы, Крыль, расправите свои крылья!

Еще Драгомирский называл его: Вольдемар.

Анализы не пришли. Пришли родители Станислава Драгомирского – лица у них были словно сплошь в ноздрях.

Крыль не знал, почему не бывает жена соседа по палате, он только слышал одну жалобу на родителей за то, что еще до свадьбы звали его Светлану – Темняна.

Вот они вплывают в палату с прямыми спинами, гордые, как подбитые крейсеры. Но производят впечатление пустых остовов. Кажется, вот-вот эти оболочки рухнут внутрь себя.

Сошлись еще в выпускном классе. Он – красавец поляк, до сих пор, когда говорит, красиво держит рукой свой подбородок… И тут отца взяли в кремлевскую роту, каменел у мавзолея. А когда вернулся – поженились и стали бурно спиваться. Из двухкомнатной перебрались в однокомнатную, а теперь уже год живут в коммуналке. Стас с племянником недавно побывал там – в восьмиметровой клетке с руинированным пейзажем. На мусорной вершине стола запомнился проросший зубчик чеснока.

Струя апельсиновые выхлопы жвачки, старшие Драгомирские начали подвывать:

– Ой, сынок, прочли мы в газете: ты в больнице. Горе-то какое. Плакали, плакали! – А сами сканируют палату: нет ли чего на предмет того.

– От Юдашкина-то пиджачишко твой…ой-ой! Как на вешалке на тебе будет! Отдай отцу.

Пойти по самому простому пути – дать несколько листиков денег? Но если не печенкой, то пупком и даже пяткой он чувствовал, что это неправильно – родичи могут склеить ласты раньше, чем он выпишется из больницы.

Сгреб им с тумбочки в разинутый пакет яблоки, бананы и кисть винограда. Сутулясь на манер «заброшены мы родимой кровиночкой», они удалились.

– Позорят польскую фамилию! – прошипел Драгомирский и перешел к национальным корням, которые пустил здесь ссыльный поляк-повстанец.

Эти разговоры ему шли: он сам состоял из крепких каких-то корней: жилы, мышцы, вены – все сплелось и наружу торчит на его шее и руках. Корни виднелись даже между кочками лица.

И тут, как воск, влилась в палату Милица с ее тонким лицом музыкального критика (на самом деле она учительница биологии).

– Володя, мне сейчас показали фильм! Золотой скальпель есть золотой скальпель – он свое дело знает. Прободение – как и предполагал он утром…

– И что там с главным героем фильма, с кишечником? – спросил Крыль, слабо обозначив дурашливое – по-пермски – выражение лица.

– Был серый, а стал розовым! Антиспаечный гель помог. И снова залили его.

– Правда?

Крыль смотрел, мерцая глазами, как в детстве, когда обещали купить ему велик. А сейчас должны купить отрезок жизни.

– Отдала последние пять тысяч. Но о деньгах не думай – буду весь отпуск работать в у Альбины, в саду…

Пять тысяч за антиспаечный гель – это цена за сколько будущих месяцев, лет? Да хоть за сколько! Спасибо! Купленная жизнь словно висела в воздухе, и в ней солнце одновременно всходило на востоке и заходило на западе, гуси летят клином, не мешая дельтапланеристам, шампиньоны реяли по всему воздуху, деловито рассаживаясь тут и там.

– Во время операции мне казалось, что на площади стоит мраморная чаша, в ней – мои кишки, опускается рука с неба и перемешивает их… Но что с памятью? Ничего не помню, даже дня рождения Ахматовой.

– Это пройдет. Наркоз есть наркоз.

Владимир вдруг замер и закрыл глаза. Милица потрогала его руку – теплый.

«Сейчас про перепелиные яйца будет», – подумал он.

– Альбина пьет перепелиные яйца. Перепелки у нее – бархатно-коричневые. Одна из них петушок, токует всю ночь: фить-пирють, тра-ра…

– И как там у них все?

– Одно яйцо натощак утром и запить теплой водой. Энергия жизни прибывает.