Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Но он не успокоился, пока все не съел, сгоряча заодно прикончив кальмаров, тоже Леной приготовленных. Чем бы еще победить троцкизм, думал он, оглядывая стол.

Утром хозяева, то есть родители алкоголика, говорили, наводя порядок:

– Если бы нам сказали: «Выбирайте! Ваш сын будет троцкистом или пьяницей?»

– Так мы бы ответили: пусть лучше пьет.

– Да, алкоголик лучше троцкиста.

Тут сразу же позвонила невестка. И она еще говорила: «Здравствуйте, это Галя», а у них уже тревожная сигнализация включилась: задергались мышцы, запрыгали веки. И не зря: через уши – двери мозга – вломились грабители. Хотя с виду это были тихие слова Гали:

– Я хочу с вами посоветоваться. Что делать? Он вчера опять напился, пришел в четыре часа утра с шабашки, не помнит, где потерял дрель за шестнадцать тысяч…

– За шестнадцать тысяч… – вторили родители.

– Приходили, взяли расписку, что вернет в течение месяца…

– В течение месяца… Галя, вот что, слушай: мы все обсудим, потом тебе позвоним.

Взяв таким образом передышку, мать алкоголика схватила сумки и побежала на рынок. Муж встрепенулся и стал размышлять, как ослабить давление жизни. То ли поправиться рюмкой, то ли супчиком горячим.

Жена в это время брела, отплевывалась от метели и бормотала:

– Алкоголик не лучше троцкиста! Оба хуже! Вместе записались в интернационал зла. – Она взмахивала двумя сумками, как курица крыльями. – У одного гордыня через алкоголизм выходит, а у другого – через троцкизм. Ах, вы меня не признали, так я вам всем покажу…

Не помня, как наполнились сумки, вся в поту, в снегу, с перекошенным от ледяного ветра лицом, она ввалилась в детскую поликлинику, с мерзлым грохотом пробежала в холл, за шторку.

Дело в том, что за несколько лет до этого жена главного врача опасно заболела и дала обет открыть часовню, если выздоровеет. Вот и открыла.

Напротив часовни дверь была распахнута – там дежурил врач неотложки. Он посмотрел на эту разваленную на полкоридора женщину, которая с набитыми сумками сразу лезет к иконам.

Снег могла бы отряхнуть! Где же уважение к святыням! Но уже привык, что так и лезут, без конца молятся за своих детей. Ошибок наделают, не закаляют, а потом осложнения!

Когда она оказалась дома и услышала, как сумки со стуком брякнулись на пол, муж приканчивал тарелку густого горячего супа.

– Как рано темнеет: включи свет! Знаешь, я тут насчитал, – говорил он в промежутках между ложками, – что закодировалось уже восемнадцать знакомых.

– Нашему заразе тоже давно уже пора. Я даже молиться за него не могу, так, деревянно как-то перед иконами отчиталась. – Но перекосы каким-то образом испарялись с ее лица.

А муж свое:

– Недопекин закодировался, Юрий закодировался, Перепонченко тоже, когда руки в сугробе чуть не отморозил.

– А букинист? Кодировался, но запил.

– Это один, а восемнадцать уже навсегда не пьют!

Завязался спор: навсегда или не навсегда? В результате через полчаса:

а) селедка протекла на хлеб;

б) слиплись вареники с капустой;

в) муж долго и безуспешно гонялся по квартире за женой, которая убегала с криком «Пост! Пост!»;

г) робко посеялся росток надежды высшего качества, то есть совершенно беспочвенной, на то, что сын излечится от алкоголизма.

А в это время Лена и Михалыч вошли в спальню, начали раздеваться, погасили свет… А что же дальше? Опять та самая проклятая неизвестность!

Тут еще не хватает костюмов и носов для родителей троцкиста и алкоголика, но так за них болит все, что если будем лишние три дня их проявлять, то вообще занеможем. А кому это нужно?

Вдруг увидел ее, и подбежал, и говорит:

– Я написал о вас сценарий. Вы и Модильяни!

– Кто вы такой?

– Владимир Крыль.

Тут она как размахнется, как даст ему по щеке!

– Анна Андреевна, за что?!

Склонился хирург:

– Просыпайтесь! Владимир Васильевич, просыпайтесь!

В груди кто-то проскакал по диагонали. Потом такой монтаж: коридор – палата – медсестра.

– Поблевушеньки – это нормально, – говорила она, убирая полотенцем что он нафонтанировал.

В ее глазах он явственно читал: «Все еще живой? Вот это да… Расскажу всем».

– Ничего не помню – даже день рождения Ахматовой!

Теперь взглянем на местность.

Больничная палата на двоих. Платная, но бачок в санузле неисправен и вплетает в разговор свое струение.

За окном прилив черемухи – безбрежным цветением хочет помочь.