Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

— Им не понравился?

Он усмехнулся.

— Не поняли?

— Если и поняли, — сказал он, — виду не подали. Реакция была молчание. И если бы на этом кончилось, Иби, я был бы счастлив. Но стали задавать вопросы, и я наговорил три бочки арестантов.

— Как?..

— Тюремная наша идиома.

— Забудь. Уже прошло.

— Будем надеяться, — вздохнул он и посмотрел, как она курит, разжимая при затяжке на белой сигарете пальцы. — Но, правда, Иби? зачем ты столь изыскана сегодня?

— Тебя пугает?

— Меня охватывает спесь. Принцем крови начинаю себя чувствовать. Вскипает голубая моя кровь.

— Просто в юбке ты меня не видел.

— Я в целом! Облик…

— Какой!

— На букву «И».

— Идиотский?

— Интеллектуальный.

— Импортный?

— Интернациональный.

— Инертный?

— Инициативный.

— Инфантильный?

— Инфернальный.

Интервал. Потом она придумала:

— Инцестуозный?

— Идеальный.

— Неправда! Нос у меня длинный.

— А нос на букву «А». Аристократический. Можно сигарету?

— А я их для тебя купила. За валюту. В «Дуна-Интеркоктиненталь». В машине целый блок. И скотч. Ты любишь?

— Кто же не любит.

— Скажи мне, Александр, случайно, ты не сатанист?

— Не очень.

— А в Бога веришь?

— Я в ангелов пар экселянс [139] По преимуществу (франц.). .

— А в падших?

— Тоже.

— В Сегеде, — опустила она глаза, — у меня в номере их была целая стая. Все падшие до одного. И я на них смотрена, когда…

— Когда?

— Ну, когда с твоего позволения. Соло… Mais dis-donc, tu sais parler Français? [140] Но, скажи-ка, ты говоришь ведь по-французски? (франц.).

— Слегка.

— А хочешь, сходим во Французский Институт?

— Институт? Звучит серьезно. Надеюсь, это бывший «Мулен Руж»?

— Почему «бывший»? «Мулен Руж» как был, так и остался. Но этот by night [141] Здесь: ночные развлечения (англ.). для простых людей. А мы с тобой пойдем в кино.

— На что?

Она закрыла гид и придавила в черной пепельнице окурок с оттиском губной помады.

— На то, чего в Москве вам не покажут. Даже у нас выходят в шоке.

Когда двумя сложенными пальцами — по-пистолетному — эсэсовец с фуражке с высокой тульей разжал коленнопреклоненной зубы, Иби сдавила его так, что Александр чуть не вскрикнул. Картина была — действительно . В ней тоже был Дунай, но по ту сторону границ — в прекрасной Вене, где бывшая узница концлагеря отыскала своего палача за стойкой отеля в роли ночного портье. Одна пара преклонных лет ушла среди сеанса. Потом какой-то офицер увел из зала свою девушку — невесту, судя по светлому платью с кружевами.

Александр так увлекся, что, не имея на себе трусов, местами даже забывал про руку своей девушки в левом кармане брюк — плененную карманом и вместе с ним безумствующую там на ощупь и вслепую. Когда сквозь тьму возникли бледные огни неторопливой реостатной люстры, Иби выхватила руку и прижала ладонь к лицу, закрыв глаза при этом непристойном обонянии. Он взял ее за локоть, она покорно поднялась, но под уклон шла как слепая, а когда вышли из зала на асфальт, остановилась — прямо посреди толпы.

Как бы слепо она смотрела на него, не двигаясь при этом с места, а он стоял с цветком, не зная, что и думать. Сдвиг по фазе? Приступ кататонии? Воспитанные будапештцы их обходили, будто так и надо. Внимания не обращая. И разошлись, оставив их в теснине меж домов.

Он приблизился, взял за руку.

— Что с тобой?

Она нагибала голову, глядя при этом исподлобья и улыбаясь затравленно, но как бы себе на уме.

— Ici [142] Здесь (франц.). .

Круглые бока кинотеатра под названием «Корвин» с двух сторон огибали большие старые здания — этажей в семь-восемь. Этакие вогнутые бастионы все окна уже почти зашторены. Дно этой урбанистической расщелины озаряли отсветы неона.

— Что здесь ?

С той же улыбкой она вырвала у него розу, хрустнувшую целлофаном. Схватила за локоть, за вельвет рукава:

— К стене ладонями! Не двигаться!

Упираясь в стену кинотеатра, он следил за элегантно одетой европейкой. А делала эта европейка вот что: разодрала целлофановую упаковку, сшитую скрепкой, вытянула со стеблем розу, села на корточки и положила цветок поперек бедер. Коленом, обтянутым нейлоном, уперлась о тротуар и стала собирать вокруг себя мусор — клочки билетиков, комочки фольги с прожеванными и завернутыми туда резинками, расплющенные крышки от пивных бутылок, раздавленные окурки, шпильки. Ало озаренными пальцами с крылышками ногтей, маникюр на которых казался черным. Бросая все это в прозрачные ножны от вынутой розы, она вращалась на колене, шаркая подошвой по тротуару. Потом она все это упаковала в сумочку, а вынула губную помаду, открыла, вывинтила и стала, переползая на коленях, выписывать звезду на тротуаре, пятиконечную, но потеряла равновесие и ухватилась за него стоявшего столбом. За бедра — больно впившись ногтями. И прижалась к вельветовой ширинке, к тому, что под ней — оробелому. Лицом прижалась. Лбом. Щекой — отчего сдвинулись ее очки, не снятые после сеанса.