Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

В тамбуре лязгали железом сапоги.

Александр достал свой зарубежный паспорт. Книжицу упруго распирало от новизны. Он подержал ее в руках, потом обратно спрятал — не суетиться…

От купе к купе — пограничный контроль приближался.

Дверь отъехала.

Солдат показался Александру мальчишкой, играющим в охрану «священных рубежей». Розовощекий и насупленно строгий.

— Паспорт, пожалуйста!

Недрогнувшей рукой он вынул, подал и принял ироническое выражение под взглядом мальчика. Соответствую. Розовую страничку под никелированный пресс. Шлеп — и возврат в раскрытом виде:

— Счастливого пути!

Александр дотолкнул за ним дверь до щелчка. Изолировавшись, закурил и толчками дыма высушил красные чернила штемпеля: « СССР КПП 23 4 7… ЗАХОН Ь».

Он и не знал, что такой существует на политической карте страны. Пункт абсолютного счастья…

«Не разбери-поймешь, а в общем: Захуй , — хохотнул за стенкой голос. Так о чем мы толковали, мать?»

Он вышел в коридор.

Никого. Пограничники ушли, двери закрыты, все тихо, только над дверью в тамбур красный огонек сигналит о занятом сортире. Из-за дальней двери наигрывал свое баян:

Снизу он взялся за оконный поручень; было воспротивившись, рама покладисто и разом соскользнула. Весной, сырой и щедрой, дохнуло так, что с первого глотка он захмелел. Стоял и не мог надышаться — будто вместе с Родиной и воздух кончится. Ночь была темной, без огней. Только звезды над пограничной зоной. Он выглянул по ходу — поперек угадывалась река. Та самая, мифическая с детства… «Над Тисой» назывался популярный в его детстве роман про шпионов. Разбухший томик в покрытом шрамами картонном переплете. Сочиненный кем-то с забытой украинской фамилией. Через эту реку — но из какой страны, хотел бы знать? — на советский берег причаливали в непогоду коварные резиновые лодки, набитые шпионами и диверсантами…

Его пробрал озноб. Момент был, как в канун так называемой потери невинности. Как во тьме перед первой. Самой жуткой и вожделенной. И даже он был сильней — момент. Пизду в СССР со временем познают все, включая и не верящих в возможность для себя такого счастья, но вот чужбину… Железный пояс священных рубежей , пояс блаженства наивысшего, последнейшей из тайн отечественного целомудрия — тот разомкнется только перед избранными. Перед отобранными специально. Если, конечно, в этом поколении нам не дадут естественной возможности познания чужбины — войной. Или, по крайней мере, загранпоходом — для оказания братской помощи, когда в ночи поспешно, по тревоге, под рычание застоявшейся брони, наводятся понтонные мосты…

О Тиса!

Он пьянел, вдыхая от невидимой реки, от влажной тьмы, где изнывала по встрече с ним, по воссоединению, не заграница, не чужбина — его же половина, его же, Александра, европейское инобытие, с рождением отрубленное госграницей — односторонним тесаком. Он обречен был на неполноту. Он так с ней свыкся, что не ставил даже под вопрос…

Хруст гравия внизу. Светя себе под сапоги, вдоль состава шли пограничники; толчок, натянутые их макушками поля темных фуражек уплыли влево и растаяли в СССР.

Поезд Дружбы въехал на мост.

Под первыми вагонами загрохотало — подробно, гулко. Приблизилась и удалилась будка охраны. Он смотрел сквозь клепаное железо арочного переплета. С оставленной стороны прожектора с бессмысленной силой били по поверхности реки — довольно заурядной речке с берегом, заросшим простодушной ольхой. Еще мгновение — и Тиса, словно Стикс, подвела итог невыездному бытию. Он был — снаружи.

Или уже внутри ?

Все продолжалось — и это стало первым, что поразило заграницей. Простые вещи. Непрерывность дороги, постоянство дыхания. Та же и весна в ночи, которую заземлили синие сигналы стрелок…

По пути из туалета у его окна остановилась Мамаева. Шанелью от нее благоухало, свежим потом и как бы весенней прелью — крыло носа само затрепетало. Провал ее рта дохнул чисто и горячо.

— Венгрия?

— Она.

— Значит, в рубашке родилась! Смотри сюда! — Этим продуктом «острова Свободы» были затоварены табачные киоски Москвы семидесятых: на ее ладони просиял посеребренный футляр крупнокалиберной сигары « Upmann ». Она развинтила и вытащила уголок зеленоватой банкноты. — Доллары! Видел когда-нибудь?

— Не доводилось, — и отвернулся в отлетающую тьму.