Леонид Пантелеев - Верую…

Меня спросили:

— Чьи это вещи? Кто и когда их покупал?

Я ответила, что вещи принадлежали моей бабушке.

— Правильно, — сказал ювелир. — Это пятидесятые годы прошлого века.

— Да. Совершенно верно, — сказала я с удивлением.

— Так слушайте, — сказал ювелир и объяснил мне, в чем дело.

Оказывается, в 50-е годы в России появились украшения — кольца, колье, броши, серьги — из Парижа. Как все заграничное, французское, они пользовались успехом и ценились дорого. Но это было не золото, а хорошо вызолоченный чугун.

Остальные драгоценности я проела через Внешторг и Торгсин…»

Из письма Н. С. от 12.XII.60 г.:

«…В предыдущем письме я Вам пожаловалась на некоторые трудности моего здешнего быта. Признаюсь: это была минута слабости. Вообще-то я очень спокойно чувствую себя в моей маленькой квартирке, где в одной комнате — и гостиная, и спальня, и кабинет, и даже кухня. Сделав запасы овощей на зиму, я занимаюсь теперь реставрацией зимней одежды…

Сижу, работаю, а мысли о прошлом набегают одна на другую.

Поделюсь с Вами мелкими фактами-„веревочками“.

Перечитывая на днях Вашу повесть „Ленька Пантелеев“, я вспомнила одну странную девушку.

Когда отец был начальником Николаевского кавалерийского училища, к нам поступила горничной девушка, непохожая на прислугу. Я только что вышла из института, училась на кулинарных курсах и на курсах иностранных языков. В то время я почему-то часто прихварывала. Аннушка подсаживалась к моей кровати, и мы подолгу беседовали. Правда, на наше „панибратство“ косились.

О чем же мы говорили? Аннушка была начитаннее меня. Рекомендовала мне, что читать. Мы в то время получали приложение к „Ниве“ — сочинения Лескова, Мельникова-Печерского, Достоевского и многих других. Аннушка всех их знала и хорошо говорила о них.

Конечно, эта начитанность горничной поражала меня, но я ни с кем из близких не делилась своими наблюдениями, чего-то, сама не знаю, боялась.

Свои обязанности она исполняла исправно. В выходные, уходя „со двора“, она надевала каракулевую шапочку, брала каракулевую муфточку и вообще не была похожа на работницу, а на барышню, о чем я ей не один раз говорила. Она посмеивалась и вообще относилась ко мне как к наивному ребенку. Меня почему-то это не обижало. Иногда она просила меня написать за нее письмо, как она говорила — ее жениху. Записки были какие-то странные, очень короткие и какие-то не очень ласковые. Адресовала она их на Пушкинскую улицу в меблированные комнаты „Пале-Рояль“, но кому, я, конечно, не помню. Там не было ни поклонов, ни каких-либо лирических излияний, а какие-то деловые вопросы или извещения о встрече.

Бывали случаи, когда она отпрашивалась у меня в неурочное время. Я всегда отпускала ее.

На Рождество я уехала в деревню к тетке и пробыла у нее до Крещения, то есть недели две. Когда я вернулась, Аннушки в нашем доме не было, на ее месте была другая. Я пыталась расспрашивать, где она, мне отвечали, что Аннушка — в больнице.

— Где? В какой? Чем она больна?

Но отец дал понять, что вступать в дальнейшие расспросы мне не следует.

…Писала ли я Вам, что, как рассказывал мне дед, раньше наша фамилия писалась через букву „Р“, но кто-то из предков ошибся, написал „Л“, и с тех пор Хабаровы стали Хабаловыми… Тот же дед говорил, что когда он после войны 1857 г. приехал в Новгородскую губернию, то был записан в „Бархатную книгу № 12“ со всеми будущими потомками…

…Вы как-то правильно заметили, что в Лефортовском юнкерском училище, по-видимому, учился Куприн. Но это было значительно раньше, при другом начальнике.

Отец учился в военной гимназии в одно время с Надсоном. Он рассказывал, что над Надсоном там смеялись, как над евреем. Говорил об этом отец с осуждением и возмущением — будучи настоящим русским патриотом, он вместе с тем не терпел насмешливого или пренебрежительного отношения к другим национальностям.

…В Москве, в Лефортове у нас было 7 комнат на троих плюс комнаты прислуги и кухня. В Петербурге, на Б. Спасской, когда отец был начальником „Павлонии“, у нас было 17 комнат — целых пол-этажа. Вот в какой „тесноте“ я тогда жила! И странно, и стыдно подумать об этом… Из прихожей попадали в приемную, где стояло училищное знамя, рядом — кабинет отца, зала, гостиная, моя комната и комната бабушки. Во двор выходили спальня отца, столовая, комната экономки, затем шли комнаты прислуги: лакея, кухарки, горничной…

…С удовольствием прочла в „Литературе и жизни“ среди авторов новых книг и Вашу фамилию.