Лолита Пий - Хелл

Шли дни, и чем дальше, тем лучше мы понимали друг друга, но мое упорство со временем только возрастало, я по-прежнему запрещала себе уступить… Это отнюдь не выводило из себя Андреа, он оставался невозмутимым, уверенным в себе, всегда у него находились какие-нибудь веселые истории, невероятные идеи. Мои отказы забавляли его, и это меня даже сердило.

Целую неделю мы пиратствовали во всех городах Европы, позабыв о городе самом прекрасном. В субботу вечером — передышка: ни самолета, ни какого-нибудь удивительного открытия. Мы пообедали в городке Мезон-Бланш — тюрбо и слишком много шабли, а потом несколько часов ехали в Париж, а там — от Восьмого округа к Пантеону, от кладбища Пер-Лашез к Монмартру. Около Сакре-Кёр мы вышли из машины, чтобы полюбоваться видом города.

На пути к дому, когда мы проезжали через Квадратный двор Лувра, я почувствовала, что в машине мне не хватает воздуха. Мне вдруг захотелось прогуляться по площади Карусель. Как раз в это время мы говорили о том, что ведем жизнь пресыщенных детей, слишком много выпитого шабли ударило мне в голову, я в том состоянии, когда мысли путаются и ты все на свете ненавидишь. Я иду, меня познабливает, взгляд блуждает по мостовой, и я вслух рассуждаю:

— Мы живем… как кретины. Едим, спим, занимаемся любовью, выходим «в свет». Снова и снова. И снова… Каждый день — бездумное повторение предыдущего: пусть мы едим что-нибудь другое, пусть спим слаще или совсем не сладко, пусть трахаемся с кем-нибудь другим или идем в другое место… Но это все то же самое, без конца, без всякой цели. Но мы продолжаем, мы стремимся к надуманным целям. Вес в обществе. Башли. Парни или девушки. Мы лезем вон из кожи, чтобы все это реализовать. Но в результате или мы не реализуем это никогда и на веки вечные остаемся в проигрыше, или это происходит, и тогда оказывается, что нам на это наплевать. А потом мы выбиваемся из сил. Петля начинает затягиваться. Когда мы понимаем это, мы желаем только одного — затянуть ее немедленно, чтобы нам не бороться впустую, чтобы перехитрить судьбу, выбраться из ловушки. Но мы боимся. Неведомого. Худшего. И потом, хотим мы того или нет, мы все время чего-то ждем. Иначе бы мы умоляли, чтобы нам дали расслабиться, упаковками глотали медок, жали на бритвенное лезвие, пока не брызнет кровь…

Мы пытаемся развеяться, устраиваем себе праздники, мы ищем любви, верим, что нашли ее, а потом падаем. С высоты. Мы пытаемся играть с жизнью, заставить себя поверить, что она в наших руках. Мы ездим слишком быстро, но избегаем столкновений. Мы нюхаем слишком много кокса, но избегаем смертельных доз. Все это пугает наших родителей — банкиров, генеральных директоров, деловых людей, они просто с ума сходят, для них все это непостижимо. Некоторые пытаются что-то предпринять, другие заявляют, что они бессильны. А есть и такие, кто вообще не вмешивается, они просто молча подписывают в конце месяца чек. И мы клянем их за то, что они дают нам так много и так мало. Так много для того, чтобы мы разрушали свое здоровье, так мало для того, что по-настоящему ценно. А что для нас по-настоящему ценно, мы, в конце концов, и сами уже не знаем. Границы затушевываются. Мы нечто вроде свободных электронов. У нас вместо мозгов кредитная карточка, вместо носа вдыхатель для кокса, и ничего на том месте, где должно находиться сердце, мы чаще ходим по барам и ночным клубам, чем на занятия, у нас больше знакомых семей, чем настоящих друзей, в наших записных книжках две сотни телефонов, по которым мы никогда не звоним. Мы — золотая молодежь и не имеем права плакаться, ведь у нас есть, кажется, все, чтобы быть счастливыми. А мы — пресыщенные, напичканные коксом и антидепрессантами, но с улыбкой на губах, потихоньку подыхаем в наших огромных апартаментах, где лепные потолки заменяют нам небо…

Андреа молчит, он накидывает мне на плечи свое пальто, обнимает меня. И целует в лоб.

По моей щеке скатывается слеза, за ней другая. Я уже не в силах сдерживать их, слишком много противоречивых чувств переполняет меня, слезы катятся, я ничего не могу с собой поделать. Слишком пожившая, слишком юная и слишком одинокая. Я не заслуживаю того, чтобы обо мне заботились. Я не понимаю. Мне никто не нужен.

Мы ищем любовь, мы верим, что нашли ее. Потом падаем. С высоты. Может быть, падать легче, если никогда не подниматься высоко? Ты делаешь из своей жизни Голгофу. Уединенное место, умоляющие лица, грязные руки, плачущий ребенок, ночь, небытие… Небытие — главный вопрос жизни… Руки Андреа обнимают меня и прогоняют мою тоску, я чувствую его ласку на своих волосах, своих пылающих глазах, своих залитых слезами щеках, своих жадных губах. Не знаю, почему я плакала. Я больше не плачу. Правда, нет? Слезы еще текут, я просто не хочу их сдерживать. Мне так хорошо. Из глубины бездны возрождается надежда. Снова иллюзорная.