Лолита Пий - Хелл

Стоя на авеню Монтень перед витриной « Baby Диор», я жалобно рыдаю, наклонив голову и дрожащими руками закрывая рот, ноги едва держат меня, я роняю пакеты со своими дорогими покупками…

Кто-то протягивает мне носовой платок. Я подымаю голову. Сквозь пелену слез, которая застилает мне глаза, я едва вижу какого-то незнакомца. Как послушная маленькая девочка, я вытираю слезы, сморкаюсь. Теперь мои глаза способны разглядеть ангела-утешителя. У него и правда лицо ангела. Две искорки вспыхивают в его глазах, обрамленных длиннющими ресницами, ему чуть больше двадцати лет. Он улыбается.

— Все в порядке?

Он протягивает мне мои пакеты. В другой руке у него еще пакеты. Я тяну к ним руку.

— Нет, это мои… Мне показалось, что мы знакомы, поэтому я позволил себе подойти к тебе. Я могу проводить тебя домой или остановить для тебя такси, если ты хочешь быть одна. А покупки в твоем состоянии лучше отложить.

Я молча киваю ему и поворачиваюсь, чтобы уйти. Я уже удаляюсь. Несколько секунд назад я была уверена, что никто ко мне не подошел бы, мои ноги еще дрожат, теперь я уже и сама не знаю почему, ведь сейчас не время для любви с первого взгляда.

Я иду медленно. Я знаю, что на этот раз не буду плакать в такси. Мне приятно, что солнце греет мою кожу, мне приятен запах моих волос, мне безмятежно и радостно. Я жажду жить, испытания сгибают, но не сокрушают. Жизнь продолжается. Через несколько метров я с улыбкой оборачиваюсь и вижу, как незнакомец садится в черный «порше», укладывает свои покупки на сиденье для пассажира, солнце слепит меня, и я не могу сразу разглядеть номер машины, наконец она трогается, и это дает мне возможность увидеть его — 75ONLV75.

Потом машина исчезает в шумном потоке… Я раскуриваю сигарету.

Пока на авеню Монтень будет светить солнце, я, наверное, не перестану верить в счастье…

Я еще не представилась. Мои родители назвали меня Эллой, но я всегда ненавидела это имя, оно подходило бы маленькой разумной девочке, которой все восторгаются, а я совсем не такая. Для своих друзей я была Элл, но это имя мне не нравилось еще больше. Называть меня, как девчонку, которая таскается по улице или по женским магазинам, или как какую-нибудь супер-топ-модель, или как совсем дурочку!

И тогда я перекрестила себя для себя одной и для тех, кто поймет.

Меня зовут Хелл [9] Hell (англ.) — ад. ; это имя мне предназначено судьбой.

Я всегда любила страдание. Мне нравилось преувеличивать свои огорчения, свои горькие размышления; непростые отношения с родителями, непонимание с другими детьми в жестоком узком кругу и, следовательно, невозможность претендовать на какое-то сближение с ними привели к тому, что я оказалась как бы в изоляции, и это продолжалось до конца отрочества, когда я поняла, что лучше делать вид, будто знаешь меньше, чем другие, и, постигая все, изображать из себя тупицу… Примерно в это же время я начала подозревать, что моя жизнь абсурдна, а бесконечное чтение привело меня к пониманию, что я близка к разгадке, почему я так не приспособлена к жизни в обществе, вопрос «для чего?» возникал у меня все чаще и чаще и казался мне невыносимым; всевозможные человеческие пороки, — а мне хотелось верить в человека! — черная дыра будущего, неотвратимо ведущая к смерти, и настоящая черная дыра — эти и другие подобные мысли одолевали меня, и я даже не пыталась противостоять им.

Потом я сделала аборт.

Сначала я ничего не ощутила, только своего рода гнусное удовлетворение, я просто убедилась, что мое предчувствие оказалось верным, я создана для страдания.

И еще удивление: в тот момент я не страдала.

Осознала все я несколько часов спустя после операции перед магазином детской одежды. У меня вдруг перехватило дыхание, и в моей голове словно полыхнул сноп искр…

Истерика, которая последовала за этим, напугала меня.

Не своей силой, а своей неожиданностью.

По странному парадоксу копание в своих переживаниях всегда защищало меня от страданий, которые я могла бы назвать ощутимыми, ведь их источник бывал ясен и я сама была движущей пружиной своих эмоций — я плакала, когда мне хотелось плакать, и смеялась, когда хотела смеяться.

Однако боль, вызванная потерей этого ребенка, не поддавалась моему контролю, я не понимала, откуда она появляется; и теперь, например, когда я думаю о нем, самую острую боль мне доставляет мысль, что я не знаю, где его искать, и я смотрю на небо.