Колум Маккэнн - Танцовщик

ночь, когда голый Руди свисал с люстры ценой в миллион долларов, вечеринка, на которой Руди обрил свои гениталии бритвой Энди Уорхола, после продавшего ее тому, кто дал наибольшую цену, день, когда Руди готовил еду для друзей и подмешал в голландский соус немного спермы, назвав это секретным русским рецептом, открытие галереи, после которого Руди поимел в ванне, наполненной скользкими от жидкого крема стеклянными шариками, трех мальчиков сразу

всем известны байки про Руди, одна непристойней другой (и, вероятно, лживей), стало быть, Руди, наподобие Виктора, — живая легенда, опекаемая, балуемая и оберегаемая мифотворцами, жизнь, проживаемая не по какой-то там разумной причине, но просто в угоду яркому свету или его отсутствию, подобная семечку, набухающему в его кожуре, — оба они нуждаются в постоянном движении, поскольку, оставшись в одном месте на слишком долгое время, укоренятся в нем, как все прочие, и потому порой Виктор думает, что и он тоже танцует, вечно пристукивая ногами или покачивая из стороны в сторону головой, подкручивая пальцами кончики черных усов. — «Причина, по которой я ношу усы, джентльмены, состоит в том, что они сохраняют для меня ароматы вчерашних прегрешений!» — вы и заметить того не успели, а Виктор уже летит, обгоняя себя самого, словно желая сказать: «О, ищите меня вон там», и никто не способен окончательно собрать эту складную картинку, хоть и поговаривают, будто он научился каждому своему движению у самого Руди, что постоянно отсиживает репетиции, наблюдая, и это тоже вранье, но Виктор его не опровергает, поскольку оно означает, что о нем ведут разговоры, что и с ним хотят их вести, хотят присвоить на ночь его непоседливость, и Виктор подчиняется, слушая вполуха, не спуская глаз с двери, пока не видит, как слуги подают кому-то шубы, и не слышит перезвон бокалов, и тогда извиняется, поскольку знает: пора уходить, таково его правило, всегда удаляться одним из первых, — и спускается, не дожидаясь лифта, по лестнице, а выйдя во влажный вечер, следует за супружеской четой, идущей к черному лимузину, чета пугается, когда он проскальзывает за ней в машину и мигом насыпает на столик бара дорожку, женщина приходит в ужас, мужчина пытается изобразить хладнокровие: «Добрый вечер, вы тоже едете посмотреть на Нуриева?» — Виктор в ответ подмигивает: «Конечно, нет, балет, по-моему, скучен до колик», мужчина чопорно улыбается: «Да, но сегодня будет танец модерн», на что Виктор отвечает: «Все равно одни педрилы и дивы», и мужчина слегка отшатывается, гадая, что это за создание вползло в его жизнь, какие дивы? какие педрилы? а Виктор, великодушный до конца, предлагает первую дорожку даме, однако та лишь таращится на него, затем ее мужу, который также отказывается, правда, чуть подмигнув, и Виктор сам вдыхает кокс, ухмыляется, насыпает немного на карманное зеркальце и, проехавшись по кожаному сиденью, склоняется вперед, чтобы предложить нюхнуть и шоферу, и тот с ошеломленной благодарностью качает головой, нет, после чего Виктор театрально ударяет себя ладонью в лоб и восклицает: «О! Как я одинок!» — но тут же сбрасывает туфли и кладет ступни на противоположное сиденье, говоря: «Впрочем, если увидите Руди, поклонитесь ему от меня», каковые слова мужчина принимает за шутку и разражается долгим кудахтаньем, а Виктор холодно смотрит на него, пока мужчина не смущается настолько, что выдавливает: «Знаете, это все-таки наша машина», и Виктор отвечает: «Конечно, чья же еще?» — а затем обращается к шоферу: «Добрый человек! Подбрось меня до Черных холмов!» — но тот ни черта не понимает, и приходится объяснять ему насчет глядящей на Центральный парк «Дакоты» [34] Уже упоминавшаяся в романе «Дакота» — это построенный в 1880-х на Манхэттене роскошный многоквартирный дом, объявленный в 1976-м историческим памятником. Черные холмы (Black Hills) — горный массив в Южной Дакоте. , и супружеская чета ошалевает не столько от прославленного адреса, сколько от Виктора, от его ауры, от привкуса, который он оставляет в воздухе, а он вручает водителю десять долларов, выскакивает из машины, чувствуя, как заряд кокаина гуляет по его телу, пружинно подпрыгивает, приземляется, машет лимузину на прощанье рукой и устремляется прямиком к украшенной золотой табличкой двери

при первом его появлении в «Дакоте», несколько лет назад, швейцары в ливреях и эполетах завернули Виктора к черному ходу, и он скандалил, пока Руди не заорал в интерком, чтобы его гостя немедленно пропустили, однако на следующий день, при вторичном визите, швейцары сурово покивали ему, вследствие чего он, свесив голову, прямиком к черному ходу и направился, изрядно их озадачив, — такова, говорит Руди, особенность его стиля, ибо единственный истинный способ обретения признания состоит в том, чтобы оставаться непризнанным