Григорий Котилетов - Хроника Беловодья

Какой-никакой он там трофимовский знакомец, а не хотелось Вальке при венгре рассматривать газету. Но делать нечего, развернул. Название — Красный штык. Газетка-то армейская. Валька посмотрел на дату выпуска. И вышла уже после того, как от армии их отрезали. Догадайся теперь, кто он был, тот, оставленный на просеке без погребения.

Валька оторвал бумажный лоскут, снизу, там, где обычно были всякие, малоценные, со стратегической точки зрения, объявления, о месячнике по заготовке дров да о приезде во фронтовую полосу московского театра Революционной Бури с новой пьесой товарища Луначарского.

По-хорошему надо было бы истратить передовицу, но жалко стало чахоточного комиссара Пелтяева Федора Васильевича. Комиссар пропускал свинцовые ручьи газетных слов через себя, как через старательский лоток, улавливая, словно золотые песчинки, малейшие крупицы ведомой одному ему правды. Валька был свидетелем того, как, допросив трехкратного дезертира Ваську Делифонтова, и уже было списав его в обоз на перевоспитание, комиссар нацепил на длинный, хрящеватый нос очки в железной оправе и, погрузив натруженные ступни в шайку с кипятком, со стоном наслаждения открыл свежую Правду. Читал он ее не долго, меньше минуты, после чего побледнел как мел, босиком выскочил из избы, бегом догнал Делифонтова, в задумчивости плывшего по пыльной улице, и именем революции расшлепал его из ржавого нагана, еле успевая поправлять, сползавшие после каждого выстрела, очки.

Потом Валька тишком стянул газетку и обнюхал в ней каждую буковку, но волшебных слов, от которых взбесился комиссар, так и не нашел. А спросить постеснялся.

Теперь, в окружении, когда льющийся из Центра поток директив и циркуляров иссяк, а из партийной прессы налицо был только Пахарь Свободы, листок Щигровского укома, комиссар чувствовал себя неуютно. Он, словно мельничное колесо с оборванным приводом, вертелся на холостом ходу.

Впрочем, типографский наборщик в прежней жизни, Пелтяев был мужиком невредным и, не чуждые мистицизму, красноармейцы считали его «понимающим». Ехидный же Серега Лутовинов, комбат два, трындел что-то о точке безумия, которая, дескать, есть у каждого человека и, главное, с ним в ней не пересекаться. Тогда все будет хорошо.

Валька представил, как обрадуется комиссар газете, и стал прикидывать, что бы под это дело у него выцыганить. Но додумать до конца не успел.

Что одному — радость, другому — горе. Терпеливо дожидавшийся, пока Валька скрутит наконец козью ножку, венгр подал голос.

— Извините, Валентин, разрешите взглянуть.

— Можно на ты. — сказал Валька, отдавая газету — Держи, товарищ Сабо. — Взглянул на венгра и поразился произошедшей с ним перемене.

Командир интернационального эскадрона в составе армии Советской Венгерской республики, временно прикомандированного для оказания братской помощи русскому пролетариату, Иштван Сабо почернел. Неловко, словно вместо ногтей у него выросли когти, принял он бумажный лист и впился глазами, налившимися кровью, в крупные буквы траурной лентой вьющегося заголовка — Венгерская коммуна пала.

— Привет. — озадачился Валька, который не обратил на эту надпись никакого внимания, потому что, в отличии от комиссара Пелтяева, не ждал новостей из центра. Новостей ему хватало и на местах.

Одно ему было ясно, судьба обошлась с мадьяром слишком жестоко. Можно было погодить и не портить человеку свадьбы. Тем более, что и жить-то ему оставалось, может быть, день, два от силы. А Венгерской Коммуне уже без разницы.

Но, делать нечего. Валька сорвал с головы фуражку и, сжал ее в кулаке.

— Товарищ, красный Будапешт пал, но Москва еще стоит!

Венгр мазнул по Валькиному проникновенному лицу скорбным взглядом маслянистых карих глаз и побрел к своим.

Тут Валька увидел еще одно превращение. Каждый шаг будто вливал в венгра новые силы и к пиршественному столу он подошел уже прежней пружинистой походкой, расправив широкие плечи. Остановился и, потрясая газетой, яростно закричал на своем языке. Мадьяры, а за ними и местные, встали, кто-то снял шапку. Поток незнакомых слов лился, как горящая нефть из лопнувшей цистерны. Вальке казалось даже, что еще чуть, и он начнет их понимать. Попутно он размышлял, догадается ли венгр выхватить палаш из ножен. Это было бы уместно. Трофимов, тот бы точно выхватил. А начштадив Войцеховский мог бы еще и по столу рубануть, да и не раз. Но обошлось без этого. Только выпили стоя. Сабо почти бегом прошел вдоль стола, со звоном чокаясь, поданной ему, железной кружкой со своими бойцами. Выпил и вернулся к Вальке.