Григорий Котилетов - Хроника Беловодья

Несколько мадьяр, увлеченные печальной и стремительной музыкой, размахивая саблями, плясали на узкой полоске свободного места, еще остававшегося между зрителями и пирующими. Танец их, как показалось Вальке, состоял в основном из прыжков и хлопанья ладонями по голенищам, при этом еще надо было как можно сильней стучать об землю каблуками. Удивительней всего было то, что они до сих пор не поотрубали друг другу уши.

За две недели постоя в Пичугино, Валька составил мнение о его обитателях, как о людях суровых, и теперь не узнавал их. Деревенские, подбадривали танцоров выкриками и выражали жестами всяческое расположение, хотя присоединяться к ним все же не торопились. Только инвалид империалистической войны Семушкин, продувная бестия, стоял со своим немецким аккордеоном, как бы на ничейной земле, и, склонив голову на плечо, неторопливо перебирал лады, внимательно вслушиваясь в чужую музыку.

Как будто молния ударила в сырую землю, за пролеткой полыхнуло, но гром не грянул, вместо него, словно рожденный из холодного пламени магниевой вспышки, возник добрый молодец в канотье и долгополом дождевике, перехваченном солдатским ремнем с медной бляхой. Он медленно брел, попыхивая цыгаркой, засунув руки глубоко в карманы, скользя взглядом стылых, светло-серых глаз поверх голов. За ним, навьюченный фотокамерой со штативом, поспешал, улыбаясь неизвестно чему, босой подросток допризывного возраста, одетый в гимназическую форму.

— Товарищ, — крикнул Малашенко — а где же жених с невестой?

— Следом идут. — крикнул в ответ подросток и несколько раз мотнул острым подбородком, указывая примерное направление.

Они шли следом.

Русоволосая девица в белом платье, красивей которой невыспавшийся Валька с ходу не мог вообразить, плыла лебедушкой рядом с кавалеристом богатырского телосложения, словно сошедшим с плаката Все на борьбу с Деникиным. Он был примерно на голову выше и раза в полтора шире в плечах, чем следовало для спокойствия души стороннего наблюдателя, и обмундирован с иголочки в отутюженные галифе ядовито-зеленого цвета и белый офицерский китель. Начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги со шпорами и баранья папаха на кудрявой голове, перечеркнутая наискосок красной лентой, довершали наряд. За ним чертя колесиком по пыльной траве волочился длинный палаш в ножнах, отделанных серебром, а у бедра висела деревянная коробка маузера. На груди же поблескивал, словно удостоверяя подлинность картины, впечатанный в розетку из алого шелка, орден Красного Знамени, редкая, очень редкая вещь в войсках. В дивизии такой же был только у начштаба Войцеховского, человека легендарной храбрости. Ходили разговоры, что за июньские бои были представлены к награждению еще несколько человек, но они своих орденов еще не получили и неизвестно было когда получат, и получат ли вообще. Связи со штабом армии уж две недели как не было.

Но, так или иначе, жених был хоть куда.

Ну, — подумал Валька — мне с ним на кулачках не драться. — И удивившись глупости своей мысли, тряхнул головой, приводя мир в нормальную диспозицию.

Музыка смолкла, танцующие остановились, и стал слышен горячий шепот Малашенко, повествовавшего о том, что мадьяры эти, иначе говоря, венгры, везде умеют устроиться, как у Христа за пазухой. Да вот хотя бы под Перемышлем, в пятнадцатом году, чего только у них в окопах не было. И зеркала, и пальма в кадке, и граммофон.

Он бы еще много чего рассказал, но тут пришла пора спешиться, жених, не дойдя трех шагов, остановился и, кинув ладонь к папахе, представился — Командир интернационального эскадрона в составе армии Советской Венгерской республики, временно прикомандированного для оказания братской помощи русскому пролетариату, Иштван Сабо. Честь имею.

— Банзай. — буркнул Малашенко.

Интернационалистов Валька повидал всяких-разных, ни о какой такой армии Советской Венгерской республики слыхом не слыхивал, но, давно отученный удивляться, спрыгнул с седла, разом ударив подошвами дырявых сапог о твердую землю, и откозыряв, доложил свой, тоже ничего себе, полный титул — Начальник конной разведки Железнопролетарского сводного пехотного полка имени Обуховской обороны Деркачев.

И добавил, протягивая ладонь для рукопожатия — Валентин.

— Да, — сказал венгр — именно так, Деркачев Валентин, а этот пожилой самурай, — он указал на Малашенко — как я понимаю, Сидор Иванович Малашенко?

Малашенко скривился.