Уильям Тревор - Вечные любовники

Четырнадцатого августа, в тот самый, навсегда отпечатавшийся в памяти Шарлотты день, она в очередной раз ехала с месье Ланжвеном на машине. Была среда, и она, как всегда в среду после обеда, была свободна. Однако в этот раз, когда они подъехали к Пляс де ля Пэ, он, вместо того чтобы, как обычно, высадить ее и поехать по своим делам, сказал:

— Сегодня я в вашем распоряжении.

Говорил он по-французски. И улыбался.

Как и у нее, у него несколько часов «на руках» [8] Обыгрывается английское выражение «at hand» — в наличии. . В Сен-Сераз он повез ее специально — это она поняла уже потом. По средам он подвозил ее, потому что это было ему по дороге, — сегодня же, решила она, он повез ее, просто чтобы не нарушать традицию.

— Я могла бы сесть у ворот в автобус, — сказала она.

Он улыбнулся опять:

— И совершенно напрасно, Шарлотта.

Его чувства проявились в этих словах впервые. Шарлотта не знала, что сказать в ответ. Она смешалась и сама почувствовала, что покраснела. «Он такой очаровательный, — писала она домой. — Они оба, и месье и мадам, очаровательные люди. Иначе и не скажешь».

— Давайте поедем куда-нибудь в другое место, Шарлотта. Здесь делать нечего.

Она отрицательно покачала головой. Ей надо кое-что купить, сказала она, а потом она, как всегда, вернется домой на автобусе. С ней все будет в порядке, пусть он не беспокоится.

— Что вы будете делать, Шарлотта? Опять любоваться церковью? Здешний музей ничего особенного собой не представляет. Выпить чашку кофе — дело недолгое.

Французский язык, совершенствоваться в котором отправил ее отец, был у нее еще весьма далек от совершенства. Запинаясь, она ответила, что любит уезжать по средам из Массюэри. И тут же подумала, что больше всего в этих поездках ей нравится сидеть в машине рядом с месье Ланжвеном. Раньше она не решалась себе в этом признаться..

— Идите в магазин, — сказал месье Ланжвен. — Я подожду.

Когда она вернулась, он повез ее в сельскую гостиницу, находившуюся почти в пятидесяти километрах от Сен-Сераз. Гостиница стояла на берегу реки, здание было увито плющом, в саду ворковали голуби, рядом бежал ручей. Они сели за столик под буком, однако никто не поспешил подойти к ним, спросить, что им принести. Сад выглядел заброшенным, гостиница — тоже. Все кругом словно бы погрузилось в глубокий сон.

— Вам хорошо в Массюэри, Шарлотта?

Она находилась от него на расстоянии не меньше трех футов и все же ощущала исходившую от него нежность, от которой у нее слегка кружилась голова. Она почувствовала легкий зуд, как будто он коснулся ее руки кончиками пальцев, и от этого прикосновения по всему ее телу пробежала судорога. А между тем им с с не касался. Она заставила себя подумав о ею детях, попробовала представить себе Колетт и расшалившихся близнецов. Попробовала представить себе г-жу Ланжвен, ее мягкий, ровный голос. Но ничего не получилось. Был только человек, с которым она приехала, его стоявшая поодаль белая машина и маленький круглый стол, за которым они сидели. Совершался какой-то обман. И в обмане этом участвовали они оба.

— Да, сейчас мне хорошо в Массюэри.

— А раньше?

— Раньше было немного одиноко.

С папкой в руке Шарлотта быстро идет по серым декабрьским улицам. Когда-то давно была у нее и другая литография: круглый белый стол, за ним сидят две безликие фигуры. И еще одна: три женщины, едва заметные в густой пелене дождя, прячутся в мокрых кустах. Были и другие, много других: залитый солнцем особняк в Массюэри, играющие дети, белый «ситроэн» — внутри никого.

— Они вас полюбили, Шарлотта. И больше всех, по-моему, — Ги.

— И я их тоже.

Немного поговорив, они вернулись к машине. Вероятно, прошел всего час; она потом прикинула — никак не больше часа. Официант так и не появился.

— Все еще спят, — сказал он.

Как получилось, что он ее обнял? Они что, остановились, когда шли по траве к машине? Потом она сообразила, что так оно, наверно, и было. Запомнила она только одно: она что-то возмущенно бормочет и обеими ладонями упирается ему в грудь. Он ее не поцеловал, поцелуя не было, но был порыв, была страсть — это она поняла потом.

— Дорогая Шарлотта, — выговорил он, а затем добавил: — Прости меня.

Возможно, ей стало нехорошо, и, словно чувствуя это, он взял ее, едва касаясь пальцами локтя, под руку, как мог бы взять под руку прохожий на улице. На обратном пути он рассказывал ей про свое детство в Массюэри. Старый садовник служил и тогда, да и в доме мало что изменилось. Березовая роща, после войны проданная под строевой лес, тогда засаживалась вновь. В полях, где теперь рос подсолнух, раньше была пшеница. Он помнил телеги и даже волов.